Шрифт:
Закладка:
Если бы тому же Александру Зимину (1920–1980) – воистину узкому специалисту, прекрасно знающему фактографию определённого периода русской истории, в 1980 году сообщили, что Запад имеет и уже скоро реализует план уничтожения СССР и системного завоевания Русской земли, то Зимин наверняка тоже заявил бы, что это – «фантастический проект».
А оказалось…
Увы, сколько было и есть на Руси «выдающихся» «историков», чей исторический кругозор ограничивается лишь предметом их специальных исследований… «Историков», хорошо освоивших фактографию «исследуемой» ими эпохи, однако не способных на подлинно исторический широкий взгляд на историю России и мира.
А ведь, если вдуматься, то не исключено, что элементы якобы «фантастического» плана Штадена, относящегося к 1577 году, уже в 1578 году были использованы в планах подготовки вполне реальных трёх интервенционистских походов европейских наёмников Стефана Батория на Россию, конечной целью которых было завоевание Москвы и всей России.
Глава 20
Алексей Толстой и Валентин Костылев versus либерала Дмитрия Лихачёва
Великий русский советский писатель Алексей Николаевич Толстой написал знаменитый роман о Петре I, однако менее известно, что с конца 1930-х годов Толстой работал над двухчастной драматической повестью «Иван Грозный», которую закончил в 1943 году. Толстой резонно считал, что Пётр имеет истоки в Иване, и заявлял, что
«…в личности Ивана Грозного и людей, его окружавших, с особенной яркостью отразилось всё своеобразие, весь размах русского характера. Грозный – человек больших страстей, человек огромного, пытливого, иронического ума, ума практического и вместе с тем способного на непомерный полёт фантазии»…
Алексей Николаевич очень основательно относился к источниковой базе: его роман о Петре – это во многом талантливое беллетризованное изложение капитальной истории Петра, воссозданной по документам крупным историком М. М. Богословским (1867–1929). В пяти томах труда «Пётр I. Материалы к биографии» академик АН СССР Богословский, ученик и преемник Ключевского на кафедре русской истории Московского университета, был настолько тщателен, что успел довести свой скрупулёзный рассказ лишь до времени первого посольства Украинцева в Турцию. Работая над драмой о Грозном, Толстой также освоил весь документальный материал, относящийся к тому времени, включая и немецкие источники…
Формально не будучи историком, зрелый Толстой каждый раз вживался в описываемую им эпоху так, что воспроизводил её почти фотографически точно, а при этом – и исторически достоверно. К непосредственной работе над темой Грозного Толстой приступил в октябре 1941 года, живя под Горьким в Зименках на берегу Волги. И показательно, как писатель выразил суть своего замысла драмы о Грозном: «Она была моим ответом на унижения, которым немцы подвергали мою родину. Я вызвал из небытия к жизни великую страстную душу – Ивана Грозного, чтобы вооружить свою «рассвирепевшую совесть»…»
Грозный Алексея Толстого велик и привлекателен, но была ли такая художественная трактовка исторически верной? А. Л. Сокольская – составитель комментариев к 9-му тому десятитомного собрания сочинений А. Н. Толстого 1960 года, пишет: «Драматург широко использовал те документы, которые подтверждали сложившийся в его сознании образ царя-патриота и оставлял без внимания свидетельства бессмысленной жестокости властителя, болезненной мнительности Грозного…» Однако Толстой потому и оставлял подобные «свидетельства» без внимания, что понял их фальсификаторский характер.
Недаром в финале драмы «Иван Грозный» воспроизведён хотя и не вполне объяснимый, но достоверный факт: принесение воеводой князем Иваном Фёдоровичем Мстиславским крестоцеловальной записи, в которой он сознавался в своей измене «Богу, святым церквам и всему православному крестьянству…», но после чего сохранил свои посты и владения (в 1584 году Иван, находясь при смерти, назначил Мстиславского фактическим главой Боярской думы).
Видный политический и военный деятель эпохи Ивана Грозного, князь Иван Фёдорович Мстиславский – почти ровесник Ивана IV и его друг детства, на 20-м году жизни возведённый царём в боярское достоинство, одно время в Ливонскую войну был у Грозного на сильном подозрении. В 1579 году царь даже обвинял его публично в том, что «старый пёс, до сих пор насыщен полностью литовским духом». Что-то было и в 1571 году, когда князю пришлось дать царю свою покаянную запись… В драме этот финальный эпизод, происходящий в стане Ивана Грозного и относящийся ко времени пожара Москвы, сожжённой во время набега крымского хана Девлет-Гирея, начинается так:
«Опять конский топот и крики. Быстро входит Мстиславский,
в кольчуге, в разодранном плаще, с непокрытой головой.
Иван. Отыскался!
Мстиславский (рухает перед ним на колени). Принёс тебе мою голову…
Иван. Мало! На что мне твоя голова?
Мстиславский. А мне она и более того в тягость, государь.
Иван. Ты Москву из пепелища подними… Слёзы русских людей, в плен гонимых, подотри… Посечённых воскреси…
Мстиславский. Виновен!»
Исторически и психологически здесь всё верно… Повинную голову и меч не сечёт, и царь Иван её не сёк.
Но – искренне повинную!
А все ли винились?
И все ли искренне?
Прослеживая всю цепочку «свидетельств» «бессмысленной жестокости» Грозного и его «болезненной мнительности», мы упрёмся как в первоисточник если не в Штадена, так в Поссевино, не в Поссевино – так в Таубе с Краузе, а в лучшем случае – в Джерома Горсея, который бестрепетно сообщал, что Иван якобы хвалился ему, что «лишил невинности тысячу девственниц»… Имея возможности Грозного, лишить невинности тысячу девиц, пожалуй, можно было, но вряд ли православный и искренне богобоязненный царь стал бы хвалиться однозначным по тем временам «блудом» перед чужеземцем. Горсей явно спутал царский терем с султанским гаремом.
Ссылающийся же на это «свидетельство» современный германский профессор-историк Кемпфер приводит ещё и «сообщение» Горсея, что Иван якобы похвалился также тем, что «лишил тысячу детей возможности воспроизвести потомство». Затем Кемпфер резюмирует: «Из замечания Горсея… можно сделать заключение о возможной бисексуальности Ивана IV», а далее размышляет: «Трудно определить, страдал ли Иван IV паранойей, как считают некоторые американские учёные, или бредовыми состояниями с присущей им агрессией…»
Каково?!
По Кемпферу вопрос состоит лишь в том – был ли русский царь параноиком или просто страдал маниакально-депрессивным психозом… Хотя сам же Кемпфер, имея в виду антиивановский европейский «чёрный пиар», пишет (жирный курсив мой): «Эти прокламации создали образ московского тирана в общественном мнении Германии, однако они не достигли своей подлинной цели – политического эффекта, выразившегося в военной помощи (Ливонии. – С.К.)». Иными
