любимый ученик академика Н. П. Кондакова, был очаровательным изысканным петербуржцем. Он, как и Величко, был румян, свеж, с профессорской бородкой и с большим юмором. Когда они встречались, то уступали друг другу дорогу и не садились первыми.

Дело, по которому арестовали в Петрограде Сычева, было довольно громким в музейных кругах. Николай Павлович ведал в Русском музее древнерусским отделом, а главным хранителем был художник Нерадовский. Сычев, Нерадовский и другие сотрудники, фамилий которых я не знаю, все почтенные люди из общества, в годы революции приняли на хранение у некоторых из Великих князей и богатых людей их коллекции икон, картин и бронзы. Они выдали владельцам расписки с печатью музея. Эти картины благополучно хранились в фондах музея все двадцатые годы, но в тридцатые в музее стали появляться новые советские люди, совсем другой закваски и настроений.

Они разобрались в описях каталогов, выяснили, что в фондах музея хранится намного больше картин, чем значится. Были среди них и известные полотна, считавшиеся пропавшими. Привели Грабаря142 и навели чекистов, которые выявили «монархический заговор «спецов»», ждавших освобождения Петрограда от красной чумы. Обвинение было абсолютно правильным: действительно ждали, действительно ненавидели, действительно монархисты. Но одновременно и очень порядочные люди, уважавшие принципы неприкосновенности частной собственности143.

Участников заговора подержали в тюрьме, а потом разослали с минусом столиц. Нерадовский одно время жил в Переславле-Залесском, у дочери художника Д. Н. Кардовского, Екатерины Дмитриевны, местной дворянки. Это была красивая пожилая черноглазая дама. В Царском Селе они занимали особняк пополам с семьей родителей поэта Гумилева. Нерадовского я знал мало, он был очень стар и выходил только к обеду.

Кардовская жила в барском доме своего мужа, переславского дворянина С. Б. Веселовского, ставшего при большевиках членом Академии Наук. Сычев, помотавшись по тюрьмам, осел во Владимире, но иногда нелегально ездил к Величко в Москву. Во Владимире он, вместе с архитектором Столетовым, из владимирских дворян, и суздальским краеведом Варгановым, отъявленным коммунистом, создали музей-заповедник и спасли древности. Варганов был близок с обкомом и прикрывал опального Сычева.

Сычев был глубоко верующим человеком и в сергианские храмы не ходил, считая их оскверненными. По примеру Величко, он несколько оживил местную Владимирскую моленную непоминающих. Местом работы Сычева был собор Княгинина монастыря во Владимире. Как сейчас помню: солнечный день, яркие фрески, где в аду горят немцы в кружевных манжетах мушкетеров, и оживленного моложавого Сычева144.

Недалеко от Княгинина монастыря, у одной бывшей монашки, собирались верующие, не очень много, человек двадцать, и раз в неделю молились. Окна закрывали, чтобы не было слышно, и пели не очень громко. Свечи были тоненькие, самодельные, восковые. Служил священник из высланных. Днем он где-то служил, был бритый, стриженый, но нестарый, с глубокими морщинами на лбу, а точнее, челе. Это было скорбное чело благородного человека, со следами страданий.

Священник служил в Тихвине под Петербургом и был арестован за противодействие сергианскому курсу архиерея. Когда его взяли, то семью выселили из дома, и попадья, официально отказавшись от арестованного попа-мужа, вышла замуж за красного командира. Сын остался с ней, а дочь, когда отца выпустили из тюрьмы, переехала к нему во Владимир.

Жили они в полуподвале с гераньками на окнах, недалеко от закрытой пятиглавой церкви 17 века и вокзала. Дочка была очаровательной скромной девушкой, по-моему, ее звали Катей. Иногда мы с ней гуляли по валам и говорили о том, что будет с Россией. Тогда казалось, что большевизму не будет конца и его хватит на весь наш тогда еще долгий молодой век.

Сычев был нужен малограмотному Варганову как крупный «спец»-византинист и поэтому то, что он ходил молиться в общину, не осуждалось и не преследовалось: «Собирается старичье и молится, ну и пусть их». Служили не очень долго, потом была исповедь. Сергианского Патриарха вообще не поминали, власти тоже. Была интересна формулировка: «Помолимся о растерзанной слугами Антихриста земле Российской». Нигде больше таких слов не слыхал.

Священник служил в простой рясе, с епитрахилью, поручами и наперсным крестом145. Алтарь отгораживала фанерная перегородка, на ней висело два больших образа из церкви, а за перегородкой блестели фольгой и медью домашние иконы. Раньше в этой общине служили одни монашки, без священника, но с канонархом. Священника им нашел Сычев, а выискал его Варганов и привел к Сычеву. Коммунист Варганов крестил свою родню, тайно от властей, и именно у них, чтобы не записали в сергианской церкви.

Служили раз в неделю, в будние дни, с утра, когда все люди из округи были на работе, и было спокойнее146. Мне очень понравилось бывать во Владимире и Суздале. В Суздаль я потом ездил четыре раза с матерью и жил в домике, в Покровском монастыре, у учительницы, мать которой была непоминающей.

Моя мать, Любовь Федоровна, внучка священника и дочь окружного атамана, стегавшего казаков нагайкой и награждавшего их лошадьми из своих табунов, была по своим повадкам простонародной казачкой, любившей славянское общение и легко сходившейся с людьми. В Покровском монастыре мы с ней стали очень своими людьми и всех знали147.

Дух цариц Соломонии Сабурьевой и Евдокии Лопухиной витал над разоренной обителью. Местные жители говорили о царицах как о своих современницах148. Напротив Покровского монастыря, в тюрьме Спасо-Ефимьевского мужского монастыря, сидела тогда пожизненно родственница отца тетя Нелли. Вся ее вина была в том, что она хорошо знала все европейские языки, была библиотекарем Молотова и однажды услышала лишнее, за что ее Молотов упек навсегда.

Тогда в Суздале была одна маленькая действующая серги-анская церковка на площади, и все. Было много еще живых монахинь, не ходивших в этот храм и служивших на дому. Они были бойкие, голосистые и очень злые на язык. Они поминали и царя Николая II, и Патриарха Тихона, и называли советских Патриархов Сергия и Алексия I «христопродавцами и слугами антихриста». Мало чего они боялись. Времена были уже хрущевские, и было не так страшно.

Собирались они во вросшем в землю домике, на берегу речки, за Покровским монастырем, и там молились. Все стены были завешаны самыми разными иконами, в том числе и древними. Старопечатных книг у них было множество. Службу они всю знали от и до. Постоянного священника у них не было, но приходили странствующие монахи и служили.

Одного из них я помню. Его звали отцом Иннокентием. Он был из Астрахани, ни паспорта, ни документов у него не было, а только —