— Я не понимаю…

Нир Байлок смотрел почти с сочувствием. Впрочем, это ложь, он никогда не был сентиментален, только очень жалкий дракон мог бы испытывать сочувствие к экспериментальному образцу.

Он родился в те стародавние времена, когда люди были рабами драконов, а его раса довлела над всем континентом, навязывая свои правила ифритам, магам и мерзким принципиальным драугам. Его не влекли светские красавицы, балы и военное дело, его очаровала магия. Сложный, запутанный ритуал рождения светлого потока манил кажущейся простотой.

Он много путешествовал, демонстрируя силу светлой магии. Особенно ему нравилось демонстрировать ее на магах и ифритах, чтобы и дракониры, и простые веи помнили, в чьих руках сила.

Проклятого маленького мага он встретил далеко за пределами Вальтарты, посреди великой Безымянной пустыни. Отсутствие свидетелей привело его в восторг. Можно было не сдерживаться, корежить хрупкое маленькое тело, вырывая вопли из тщедушной груди. Он так увлекся, что пропустил момент, когда маленький маг вдруг встал, выпрямился под огнем атаки и двумя пальцами переломил белый магический луч.

Байлок добил его вручную, мечом. Одна беда, он чуял, что магия в нем надломилась. Как подтекает молоко в треснувшем кувшине, так же и магия сочилась из тела в никуда. Нир, бывший одним из самых сильных магов Вальтарты, в одночасье стал слабаком.

Конечно, он все скрыл. Он искал пути вернуть силу. Примкнул к ритуалистам, пытал в лаборатории темных магов, даже драугов ловил. Пытал молодых, отданных семьей антов, пытаясь сделать их бесперебойным источником магии. Батарейкой.

К сожалению, батарейки жили недолго. Он был в отчаянии, пока к нему не пришел Клавис с безумной идеей сделать живой артефакт.

Маги делают артефакты из насекомых, а он сделает из человека.

Сама же Клео… их не интересовала. Ни его, ни Клависа. Сейчас смешно это вспоминать, ведь именно с Клео все началось, но тогда он видел только бледную полуобморочную девицу с опасным, иномирным происхождением.

— Она иномирянка… — возразил Байлок тогда. — Если она умрет, император нас не пощадит.

— А если и умрет? — возразил Клавис. — Что с того? Люди умирают из-за всякой ерунды, а весь мой клан подтвердит, что я ухаживал за ней, как за родной сестрой.

Конечно, если бы он знал, что этот чахоточный цветок — Истинная Рейнхарда, он бы не решился. И никогда бы не открыл биполярность иномирной магии. Забавно, но именно Клео оказалась виновата в смерти этих девчушек, которым не удалось похвастаться такими же удачными результатами. Толк был только от Лоре.

Но Лоре могла вызывать демонов, на этот ее таланты заканчивались, то ли дело Клео, плетущая невиданной силы обереги и артефакты, а теперь оказавшаяся способной переродить душу дракона. Как же он хотел ее заполучить, но этот дурак Клавис умудрился полюбить собственную вещь и ни в какую не хотел ее отдавать.

Все-таки Байлок очень вовремя подкинул его матери идею отпустить девицу из клана. Вейра Марите была истовой ритуалисткой, беспрекословно выполняющей его распоряжения.

Но к тому моменту, как он заполучил Клео… что-то произошло.

Рядом с его артефактом поселился волк, полностью составленный из черной магии, а сам артефакт сутками строил глазки Серебряному анту. Рейнхард сутками крутился около Клео, а когда их удалось хоть немного рассорить, около нее снова появился Клавис.

Весь этот грязный суд… Смерть Клависа была неизбежна, хотя и легла пятном на репутацию Байлока. Пятном, о котором никто не узнает, но…

Но магия Клео искупала любой грех.

— Скажи мне, девочка, как твоя магия шагнула с тридцати единиц к тремстам?

Я упрямо мотнула головой скидывая руку Байлока со щеки.

Он не знал. По глазам видела.

— Твоя магия увеличилась на три сотни единиц и стала черной… Впрочем, можешь не говорить. Ты сама расскажешь мне обо всем, когда станешь полностью моей вещью.

— Рейнхард придет за мной.

— Вряд ли, — совершенно искренне рассмеялся Байлок. — Он ловит Теофаса в Ленхарде, а Ленхард на ближайший месяц закрыт. Это печальное решение было принято его отцом в силу очередного прорыва. К тому моменту будет поздно. К тому моменту выяснится, что охрана в закрытом отсеке тюрьмы мертва, а черная магичка сбежала.

Охрана мертва? Значит, мне не показалось, те люди вовсе не спали, Байлок убил их. Точнее, я убила. Не зря он просил меня повторять за ним заклинание.

— Рейнхард не поверит и будет искать меня! — злость на происходящее была такой сильной, что я вырвалась из цепких рук Байлока и выпрямилась во весь рост.

— Не беспокойся об этом, глупая вея, ты ведь понимаешь условность истинной связи?

Об истинной связи я знала мало. Слово «Истинный» почти не встречалось в драконьей литературе. Под истинностью понимался процент сочетания магий двух драконов. У кого-то магии ладили на десять процентов от ста, и таких возлюбленных родители старались развести, поскольку их брак нес с собой ссоры, конфликты, слабых и неодаренных детей.

А у кого-то процент был так высок, что помолвку заключали в самом детстве, чтобы не упустить выгодную партию. Случаи стопроцентного совпадения магий были редки, но были. Как я и Рейнхард, как император с супругой, как принц Теофас с его уже низверженной супругой.

Мысль, что однажды Рейнхард забудет меня, как забыл Теофас о своей невесте, прошлась холодной дрожью по спине.

Нир Байлок вдруг резко схватил меня руку и… я вдруг почувствовала такую дикую боль, что не сдержала крика.

— Тебе удалось меня убедить в настойчивости Серебряного анта, поэтому мы немножко ускорим процесс.

Он усилил нажим, но я едва ли почувствовала. Напор его агрессивной, недружелюбно настроенной магии напоминал нефть, которую пытаются растворить в воде. Мы с ниром Байлоком представляли собой ту редкую прослойку людей, чьи магии ладят даже меньше, чем на десять процентов.

Я дергалась в его руках, как обезумевшее животное, пытаясь избежать боли. Но магия шла, уничтожала в моем теле чуждые ей материи: руны Истинных, магию Рейнхарда, блоки, поставленные Клависом на мою память…

Я вспомнила тот дурацкий императорский прием, где вела себя самым отвратительным образом, игнорировала высокопоставленных дракониц, липла к Клавису, улыбалась императору. И то, только потому что улыбаться мне сказал Клавис. Вспомнила письмо, которое переписывала ровно семнадцать раз. Вейре Марите пришлось составить его, а меня усадить переписывать набело, но руки, словно заколдованные, сами портили бумагу. То я ставила кляксу, то забывал частичку «не», то подписала письмо именем вейры Марите. Тело сопротивлялась. Сопротивлялась оно и сейчас, когда чужеродная магия вытравливала из меня любовь к Рейнхарду.

Как ушел нир Байлок я не видела. Я лежала на песке и меня еще выкручивала судорога