Шрифт:
Закладка:
Она не стала тебя трогать. Сонно спросила:
– Ты правда эти письма при себе таскаешь?
Поскольку ты удалилась в изгнание из своих комнат, письма были рассованы по пустотам в экзоскелете. Местоположение каждого ты затвердила так же, как многочисленные теоремы. Ты пыталась просто прятать их под одеждой, но из-за этого ты хрустела на ходу.
– Да, – ты не стала ничего уточнять.
Она напугала тебя, спросив:
– Ты жалеешь, Харрохак?
– О чем?
– Обо всем этом. О приезде в дом Ханаанский. О том, что стала ликтором. Попала в Митреум.
– Нет. – Ты не знала, правду ли говоришь.
– Да, думаю, что не жалеешь, – твердо сказала она, – ты дальновиднее меня. Я? Я никогда ни о чем не жалею, это мое правило. Спокойной ночи.
Ты долго лежала в темноте и размышляла, так и не пожелав ей спокойной ночи в ответ. «Ты дальновиднее меня». Никогда еще с ее губ не срывались такие спокойные и простые комплименты. Вообще ты придавала комплиментам мало внимания: принимать их – тщеславно, а разбрасываться ими – снисходительно. Но этот отдавался у тебя в голове эхом. «Ты дальновиднее меня».
Ты посмотрела на рыцаря Кира из Первого дома и закрыла глаза. Подробности ее облика тебя не интересовали. Тебя поразила мысль, что эта женщина умерла в доме Ханаанском, когда работа была закончена, когда ликторская теорема была решена. Ее некромант специально притащил сюда эти омерзительные воспоминания. Он окружил себя картинами, которые рисовал сам, портретами самого себя и той, душа которой теперь питала его сердце. Тебе повезло – воспоминания о собственном рыцаре не терзали тебя, только порой отдавались в висках тупой болью или заставляли тебя раз за разом вспоминать какие-то строки.
Прямо сейчас тебя как раз мучили чужие слова. Ты повторила их про себя:
Книга одиннадцать. Матфий Нониус и второй рыцарь Третьего дома собираются уничтожить целый легион – побоище описано во всех утомительных деталях. После этого тяжело раненную дочь Третьего дома понесут над пышущей танергией пустыней, а Нониус будет предаваться размышлениям о природе судьбы всю книгу двенадцать.
Ты заснула.
* * *
На следующий день Ианте под дверь подсунули конверт из плотной темно-коричневой бумаги, запечатанный воском. Когда Ианта его вскрыла, ты заглянула ей через плечо. Один лист – опять же настоящая бумага, окрашенная в глубокий кремовый цвет. Несколько строк, написанных безупречным почерком, темно-синими чернилами:
Августин из Первого дома, ликтор Великого воскрешения, основатель двора Кониортиса, первый святой на службе Царя Неумирающего
Просит своих младших сестер, Ианту из Первого дома, восьмую святую на службе Царя Неумирающего, и Харрохак из Первого дома, девятую святую на службе Царя Неумирающего, оказать ему честь своим присутствием.
Ужин будет подан через полчаса после вечерней церемонии.
Дресскод: официальное либо церемониальное платье.
Голова у тебя закружилась от утомительного узнавания.
– Нет, – сказала ты.
Ианта приглашающе похлопала тебя по плечу со своей обычной пародией на игривость. Наверное, примерно такие ощущения испытывает дичь, которую рвут живьем.
– Это и есть план, Харрохак. Просто расслабься и смотри, как работает мой учитель.
– Не понимаю я твоей веры в этого человека.
Все было плохо. Ты бы предпочла иметь чуть больше времени, чем несколько часов. Ты бы предпочла план, не включающий в себя официальных приглашений, дресс-кодов или ужинов. Последний ужин, на котором ты присутствовала, прошел слегка не по плану, и ты полагала, что снова полагаться на ужин будет безвкусно. Но ты забыла о своей соседке, для которой торжественный ужин был все равно что для тебя – утренняя молитва.
– У меня осталась моя парадная ряса, – сказала ты, разорив ее гардероб и перещупав все вещи, прежде чем отбросить их.
– Это больше не твоя работа. Нет. Нет.
– Технически я выполню все требования.
– Не в этот раз, дитя мое. Мне надоело появляться рядом с облизанной палочкой лакрицы, облаченной в палатку. Нет. Отвратительно. Этого бы даже Корона не надела. Нет. Нет.
– Тогда сойдут мои рубашка и штаны. Под ханаанским плащом.
– Еще хуже, – сказала Ианта и с трудом вытащила из чехла нечто, оказавшееся пышной тюлевой юбкой цвета полуночного неба, скривилась и кинула ее через всю комнату: – Нет. Да, но для другой, гораздо более интересной вечеринки. Нет. Нет. Иногда я думаю, что император Девяти домов благоволит тебе, потому что у вас совпадают вкусы в одежде. Боже, что это? Довольно рискованно…
Ты впала в отчаяние.
– Давай я сама выберу.
Ианта посмотрела на тебя. Ее сине-карие глаза казались нездешними.
– Харри, – нежно сказала она, – ты когда-нибудь читала дурацкие романчики, в которых героиня надевает что-нибудь чуть более жизнеутверждающее и немного красится, а потом отправляется на праздник, где все говорят: «Клянусь костями императора, да она красива!» или «Я как будто впервые ее увидел»… А если героиня некромантка, ее описывают как-нибудь вроде «хрупкость придавала ее неземной красоте еще большую эфемерность», через пятнадцать страниц после этого появляется слово «захныкал», а еще через страницу – слово «сосок»?
– Нет! – решительно ответила ты.
– Тогда у нас нет общей точки отсчета. К счастью, сейчас у нас другие задачи. Даже сам император не смог бы придать Харрохак Нонагесимус сексуальный вид. Иногда я думаю, что ты похожа на погребальный венок. Хотя при правильном освещении… о, а вот это может и подойти. И цвет твой. Иди сюда.
Она держала в руках кучу черной ткани – но не такого черного цвета, к какому привыкли в Доме Запертой гробницы. Ты подошла, не скрывая ужаса. Ианта встряхнула эту звездную черноту и продемонстрировала тебе что-то вроде… гигантского носового платка. Это было не платье.
Когда ты указала на это, она ответила довольно резко:
– Валанси Тринит была моего роста, весом превосходила нас обеих, вместе взятых, и, судя по портретам, обладала телом, которое не сдавалось. А твое тело бродило все еще на линии старта. Давай, раздевайся.
Ты считала, что никогда в жизни не подчинишься, если тебя попросят раздеться. Обнажаться полностью ты не стала, осталась в нижней рубашке, которая была довольно длинной. Экзоскелет немного прикрывал тебя – хотя явно недостаточно. Ты стояла, выпятив подбородок, ожидая потока глупых шуток, но она сказала только:
