– Даже мертвый Вестник может свести некроманта с ума. Они разобрали его на куски. Сделали из него ножи, топоры, броню. Очень рачительно, конечно. Но у командора даже пули были из Вестника.

– Пули, – сказал Августин, – копья. Метательные ножи. Стреляет без промаха. Раз залепила мне прямо между глаз. Безумная от ярости и злая, как змея. Мы несколько раз чуть не потеряли Ортуса. А, Ортус? Выпьем за командора Уэйк?

Бокалы зазвенели. Святой долга встал и произнес самую длинную речь, которую ты от него слышала.

– Пожалуй, нет. Прошу меня простить. Я устал.

Все настороженно смотрели ему вслед. Учитель молча встал из-за стола, как будто раздумывал, не отправиться ли вслед за ним. Когда дверь за ликтором закрылась, Мерсиморн прошипела сквозь зубы:

– Ну ты и говнюк, Августин.

– Да все в порядке, – вяло возразил тот.

– Это, по-твоему, в порядке…

– Внезапные всплески сочувствия несколько необычны для…

– Несложно вообразить, что это…

– Не надо, – велел бог и с трудом сел обратно, – хватит. Раз уж вы снова начали разговаривать, не надо. Я не видел, чтобы вы так мирно говорили друг с другом… несколько десятилетий. Не надо. Я отлично провел вечер. Харроу, ты не слишком много выпила?

Ты выпила невероятно много и умирала от желания очистить себе почки вручную.

– Нет, – ответила ты, а твоя соседка одновременно с тобой произнесла:

– Да, сразу видно же.

– А тебя никто не спрашивал, – огрызнулась ты, но Ианта уже передвинула стул и живой рукой обняла тебя за голые плечи. Плечи стали не такие голые, и ты мгновенно согрелась. Это тебя взбесило. А она говорила:

– Тихо, тихо, Харри.

Бог подавил улыбку, услышав это дикое прозвище. Ты в очередной раз пообещала про себя убивать Ианту особенно мучительно.

– Позволь мне познакомить тебя с понятием сестринства. Я буду направо и налево рассказывать о твоих планах, мешать тебе на каждом шагу, а по утрам держать тебе волосы.

Ты не хотела, чтобы Ианта рассказывала о твоих планах, очень не хотела, чтобы она тебе мешала и совсем не хотела, чтобы она держала тебе волосы. Но бог весело сказал:

– Ну, за сестер.

Ликторы похватали первые попавшиеся бокалы, Ианта сунула тебе в руку твой. Все выпили.

– За сестер и за женщин, которых мы оставили, – сказал Августин.

Бог продолжал улыбаться, но глаза у него стали пустые.

– Мне тоже за это пить?

Впервые в жизни ты увидела святого терпения в замешательстве.

– Прошу прощения, Джон. Не хотел тебя задеть.

– Это меня уже не задевает. Ну, почти, – сказал бог, продолжая улыбаться.

Ликтор слева расчесывала волосы, тяжелой волной падавшие ей на плечи. Какого они были цвета? Цвета сердцевинки желтой розы, розоватого, красноватого, золотистого. Не очень-то и красиво. Как ни странно, в ее бокале еще оставалось вино.

– У меня есть тост получше. За императора Девяти домов, за Воскресителя, за моего бога.

– За императора Джона Гая, Первого владыку мертвых, – подхватил Августин и осушил стакан.

Это был единственный тост, к которому тебе захотелось присоединиться. Ты выпила, потому что следовала своим желаниям, и потому, что Ианта смотрела на тебя насмешливо, как будто жалела, что ты не пьешь. Пришлось выпить дважды.

– Я не стану пить за себя, – говорил учитель. – Я не лучший человек во вселенной, но я уж точно не нарцисс.

Святая радости сказала с нехарактерной для нее свирепостью:

– Ты – лучший человек во вселенной.

– Выпью за это, – сказал Августин.

Потом ты довольно долго не видела лица бога. Августин встал, налил вина себе, налил Мерсиморн. С тонким стеклянным звоном коснулся ее бокала своим – она следила за ним мутными, ничего не понимающими глазами. Они выпили молча, сидя по сторонам от императора Девяти домов.

Наконец она сказала:

– Кажется, я была бы рада увидеть здесь Цитеру.

– Нет, – сказал святой с другой стороны, – нам бы пришлось выслушивать ее любимые рассуждения о том, чей рыцарь был сексуальнее всех. Мой ответ не изменится ни за какие деньги. Пирра Две была горяча, как сам ад, пусть она и была меня старше на десять лет.

– Согласен, – сказал бог.

– Ну ты и кобель, Джон.

– Сущая бомба, – сказал бог, посмотрел Августину прямо в глаза, сделал глоток вина и сказал замогильным тоном: – Хотя твоя мать была еще красивее.

Глядя, как Августин бьет Князя неумирающего по руке, а тот игриво пихает его в ответ, ты лишилась изрядной части благоговения. Часть твоего мозга временно перешла в атеизм. Ты не думала, что все будет именно так. Когда в Дрербур пришло письмо, ты решила, что ликторы проводят дни в молитвах, тренировках и в прекрасных некромантических бдениях. Ты не думала, что тебе придется надираться, расхаживать в кусочке материи размером с носовой платок и чувствовать, как пальцы Ианты Тридентариус лениво поглаживают тебя по шее. На один миг ты даже решила, что сильно ударилась головой, садясь в шаттл на Девятой, и что все последующее тебе просто привиделось.

– Я всегда считала, что Найджелла красивее, – раздраженно сказала Мерсиморн.

Оба мужчины немедленно с ней согласились.

– И ты права!

– Отличный вариант!

А потом Августин мрачно сказал:

– Только вот как было к ней подобраться, когда рядом постоянно ошивалась Касси.

Ты повернулась и прошептала Ианте на ухо, понимая, что твое отчаяние уже видно невооруженным глазом:

– Когда мы пойдем?

– Время еще не пришло, – промурлыкала она. Ты посмотрела в ее сверкающие глаза с бурыми пятнышками и панически подумала, что время может никогда не прийти.

Мерсиморн осушила очередной бокал. Учитель убрал пустой бокал, потом подумал и убрал ближайшую бутылку, потом еще подумал и убрал все бутылки, до которых она могла дотянуться. Мерси подперла мирное овальное личико стройной рукой и сказала:

– Все ты врешь, Августин. Ты все еще ненавидишь Кристабель. Ты ненавидел ее задолго до того, что она сделала.

Он как раз наливал себе вина. Ты не представляла, как можно выпить столько, сколько святой терпения, и остаться в сознании. Он поставил бутылку и сказал:

– Правда?

– Вам вовсе не обязательно об этом говорить, – сказал бог, – не сейчас. Не после пяти бокалов.

– Их было гораздо больше пяти. Нет. Все в порядке. Не суди. Пусть она снова это вытаскивает, – ответил Августин, и голос его слегка дрогнул. – Правда, Мерси? Господь свидетель, я так не считаю.