Кеннет долго молчал – молчал так, что она едва различала его дыхание.

А потом сказал:

– Мне тоже жаль, Луиза. Жаль, что жизнь, которая у нас почти была, закончилась.

Настоящий конец наступил четыре месяца спустя, в июле 1962-го, после того как Не Вин упразднил Верховный суд, Конституцию, все партии, кроме своей, правящей, после того как он сформировал свой Революционный совет с Аун Джи и другими высшими офицерами и ветеранами Армии независимости Бирмы, после того как опубликовал свою программу «Бирманский путь к социализму», согласно которой все производство в стране национализировалось или ставилось под контроль центральной власти.

И тотчас правительственные чиновники накинулись на собственность семьи Бенни, измеряли и оценивали, пересчитывали комнаты, кровати, автомобили. Их телефон отныне прослушивался. Очень быстро в стране ввели нормы на всё, и люди выстраивались в очереди за скудным набором продуктов, которые приходилось покупать исключительно в магазинах, подконтрольных армии. Никто толком не понимал, что происходит. Правда ли, что солдаты выделяют по восемь картофелин на семью, а целые горы картошки гниют на их складах? Правда ли, что солдаты смешивают тухлое масло с хорошим, из-за чего тысячи людей болеют?

Не жалуйся! Солдаты стреляют без предупреждения.

Молчи! Слушай, как в телефоне щелкает клик-клик-клик.

Никто не знал, чего ожидать – да и во что верить.

Правда ли, что говорят о Луизе, что она уехала в Гонконг с Не Вином и там тайно вышла за него замуж? Кхин пребывала в недоумении не меньшем, чем соседские крестьяне-карены, которые пришли расспросить о Луизе. Она то защищала дочь, то накидывалась на нее с криками, то пряталась у себя в комнате. И Луиза – очумевшая от правды и лжи, доказательств и сомнений, очевидного и непостижимого – давилась едой, мучилась бессонницей, боялась выйти из дома, дергалась от каждого звука, задыхалась. Вызванный доктор прописал транквилизаторы, и Луиза заползла в постель, уверенная, что умирает.

Однажды у кровати возникла Грейси. После гибели подруги сестра была сама не своя, но сейчас ее глаза светились жизнью, она наклонилась к Луизе и поцеловала в щеку.

– Студенты объявили митинг в университете, – сообщила Грейси.

И рассказала, что в кампусе ввели комендантский час с девяти вечера, а также объявили о разных ограничениях, и студенты в знак протеста собрались в здании Студенческого союза. Все друзья Мьяи там будут, и, наверное, Кеннет тоже. Луиза не видела Кеннета уже несколько месяцев.

– Но забудь о нем, Луиза, – пробормотала Грейси, накрыв ладонями Луизы свои глаза, будто хотела остановить кровь. – Он тебя не стоит, если не понимает, кто ты такая.

Потом они вдвоем, ни слова не сказав маме, взяли папину машину и поехали в город. Из здания Студенческого союза, расположенного у главных ворот университета, вытекала волна из сотен протестующих студентов.

– Они арестовали наших лидеров! – прокричал им один из парней, и Грейси тут же смешалась с толпой, махнув Луизе, чтобы тоже присоединялась.

Пронзительное скандирование, вскинутые вверх кулаки испугали Луизу, хотя студенты, несомненно, были на стороне свободы. Но именно в университете Аун Сан начал свою кампанию «Бирма для бирманцев». Именно тут вознесся Ну, под такие же крики и воздетые кулаки. Мокрая от пота, дрожа всем телом, Луиза брела, стараясь не потерять из виду Грейси.

А потом увидела Кеннета – он стоял у ворот, в тени дерева. Когда глаза их встретились, его лицо осветилось улыбкой – невольное признание в любви, неизменной, пусть и трудной любви к ней. И в один миг муть прошедших месяцев осела, и, переводя дыхание и чувствуя, как улыбка сияет на лице, Луиза остановилась, неотрывно глядя на Кеннета, замершего на границе света и тени.

– Солдаты! – крикнул кто-то.

В хаосе последовавшего за этим – рев грузовиков, армада солдат, окружающих укрытые деревьями ворота кампуса, клубы дыма; заволакивающий двор слезоточивый газ, вызывающий рвоту и жжение, ослепляющий, – в сумятице студенческих отчаянных атак и агрессии солдат, стремившихся закрыть ворота, в попытках отыскать и вытащить из толпы Грейси, пока не стало слишком поздно, Луиза потеряла Кеннета из виду. Выбравшись на улицу, они с Грейси тряслись, точно два тонких деревца, уцелевших на бескрайней равнине, и Луиза во все глаза наблюдала за тем, что происходит у университетских ворот: солдаты заблокировали вход в кампус и вскинули винтовки. И тут она увидела Кеннета – в группе студентов, почти рядом с тем местом у ворот, где она его заметила первый раз.

А потом грянул залп и начался кошмар. Луиза схватила Грейси за руку, и они бросились бежать, и, оглянувшись, она увидела Кеннета в последний раз – еще стоящего, но забрызганного кровью погибших товарищей.

Не меньше сотни убитых, сообщили друзья, укрывшиеся у них в доме поздно ночью. Сидя под одеялами в гостиной, держа дрожащими пальцами чашки с чаем, они рассказывали, как солдаты расстреливали толпу залпами, одним за другим, после чего открыли ворота и принялись швырять тела – некоторые еще шевелились и корчились от боли, – и швыряли их прямо кучей в кузовы грузовиков. Говорили, чтобы всех сжечь – и живых, и мертвых. Они сумели улизнуть и добраться до их дома, но большинство укрылись в здании Студенческого союза.

– А Кеннет? Вы его видели?

– Да, он был там. Я видел, как он бежал в Студенческий союз.

– Слава богу.

– Да, слава богу.

Нервная дрожь, бившая Луизу с той минуты, как раздались первые выстрелы, не унималась. И вскоре мама утащила их с Грейс из гостиной, набрала для них ванну и принялась раздевать, точно они маленькие дети.

– С вашими протестами покончено, – приговаривала она дрожащим голосом. – Если не успокоитесь, то сляжете с лихорадкой.

А когда они погрузились в воду, скорчились, будто пытаясь укрыться от того, что видят в глазах друг друга, мама запела старинную песню, поливая водой им спины.

– Он придет, – вслух сказала Луиза, имея в виду Кеннета, но ни мама, ни Грейс не ответили.

Еще долго ночью, после того как их друзья улеглись спать на матрасах, расстеленных на полу в гостиной, Луиза сидела на диване и смотрела в темноту, надеясь услышать мотоцикл Кеннета на шоссе. Но вот рассвело, и тогда она крадучись выбралась из дома и сняла автомобиль с тормоза, чтобы он бесшумно скатился по дорожке, миновала караульную будку, где храпели солдаты.

Около шести часов она припарковалась в нескольких кварталах от кампуса. На подернутой утренней дымкой улице темнели танки, приоткрытые ворота патрулировали солдаты. За воротами Луиза различала скромное здание Студенческого союза: окна темные, света внутри нет – может, там отключили электричество? Основательность постройки, ее очевидная прочность – «больше в ширину, чем в высоту» – вселяли надежду, что студенты внутри здания живы, просто затаились, готовые защищать и право на жизнь, и право на протест. Может, им даже удалось вздремнуть несколько часов в этом своем бункере. А может, и Кеннет спит, подумала Луиза – и вспомнила, как однажды они заснули вместе под звездным небом.