Шрифт:
Закладка:
Я видел, как люди подбирали эти листовки и вертели их в руках, раздумывая, какое применение им найти: подавляющее большинство не умело читать. Иногда подзывали лавочника, или клерка, или школьника и просили прочесть. Слушали внимательно — неграмотным людям свойственно уважение к печатному слову. И сразу же разгорался жаркий спор. Чаще всего листовку рвали и начинали топтать. Но были и такие люди, которые читали ее с интересом.
А тем временем анонимные агенты лихорадочно плели нити заговора против правительства. В городе почти открыто говорили о том, что к этому заговору причастно весьма любопытное учреждение со средневековым латинским названием «Лованиум», расположенное среди лесистых холмов неподалеку от столицы. Это был католический университет, названный так в честь знаменитого центра религиозного образования, находящегося в бельгийском городе Лувэн. Говорили, что ведающие Лованиумом святые отцы, принадлежащие к ордену иезуитов, заранее продумали во всех деталях план действий.
Я побывал у этих ученых иезуитов в самый канун событий, которые должны были нанести такой тяжелый удар по Республике Конго. Меня встретил на пороге огромного, сверкающего новизной административного корпуса сам монсеньор Жильон, ректор этого университета, сорокалетний, пышущий здоровьем мужчина с умными, проницательными и хитрыми глазами, в которых можно прочесть все, кроме заботы о загробном мире. Он был одет в парадную белую сутану до пят, подпоясанную широким малиновым шелковым поясом, но своими решительными жестами, широким смелым шагом скорее напоминал боксера, который поднимается на ринг, — вот-вот сбросит халат и встанет в боевую позицию.
Но монсеньор был предельно любезен и мил. Несмотря на всю свою занятость, он охотно и подробно рассказывал о Лованиуме, о себе и своих коллегах и даже вызвался быть нашим гидом. Мы уже знали, что монсеньор занимает весьма почетное место в католической иерархии: он имеет ранг личного священника его святейшества папы, что теоретически означает, что папа может призвать его к себе, чтобы исповедаться перед ним в своих грехах. Но это — чисто почетная нагрузка, а на практике достопочтенный монсеньор занят гораздо более земными делами. Его научная специальность — ядерная физика, он прошел научную школу в Соединенных Штатах и теперь соорудил здесь на территории Лованиума атомный реактор, чтобы продолжать научные исследования. Кроме того, у него уйма административной работы — ведь под началом у монсеньора сотни профессоров, преподавателей и исследователей, которые заняты, конечно, отнюдь не одной теологией, хотя огромный храм, только что выстроенный по последней, модернистской, моде, и стоит в самом центре большого университетского города...
Жильон, конечно, не упоминает о главном — о том, чем заняты он и его коллеги сейчас, но в сущности об этом нетрудно догадаться. Это станет известно всем несколько дней спустя, когда готовящийся сейчас заговор будет приведен в исполнение. А пока что достопочтенный ректор выводит нас на широкий балкон своего огромного кабинета и показывает нам панораму Лованиума. На многие десятки квадратных километров раскинулся огромный, пока еще не достроенный город. Корпуса некоторых факультетов уже вступили в строй, другие пока еще в лесах. Здесь же студенческие общежития со всеми удобствами, стадион, бассейн, городок профессоров и преподавателей. На все это ушли десятки миллионов долларов, но чего не сделают святые отцы ради подготовки кадров надежных коллаборационистов? Сыновья вождей племен, богатых купцов, землевладельцев находят здесь сказочные условия.
— Вы знаете, — говорит мне с кроткой усмешкой монсеньор Жильон, — порой мне кажется, что мы слишком балуем наших питомцев. Когда они едут на стажировку в Брюссель, Париж или в американские университеты, недовольствам нет конца. «У нас в Лованиуме гораздо лучше, — говорят они, — у каждого своя комната, душевая, отличные условия для учебы и отдыха, а здесь какая-то нищета...»
— И много у вас таких капризных питомцев!
— Около ста...
— А всего?
— Я же сказал, около ста!..
Монсеньор смотрит на меня, испытующе прищурившись: я не понимаю, видимо, самых простых вещей. Да, весь этот огромный город был рассчитан на то, чтобы обучать пока что всего лишь около ста африканцев, из которых хотели создать элиту.
Монсеньор приглашает нас осмотреть хотя бы некоторые факультеты. Он садится за руль своей новенькой автомашины и везет меня по отличным дорогам Лованиума, продолжая рассказывать историю университета, — вначале это был колледж, потом было решено строить настоящее высшее учебное заведение. О, католическая церковь и, в частности орден Иисуса, к которому имеет честь принадлежать господин Жильон, на славу потрудились в Конго! Им удалось окрестить во имя святой троицы пять миллионов чернокожих. Но впереди еще огромная работа — один из помощников Жильона философски заметил, беседуя с корреспондентами: «Обратить Конго в христианство — это все равно что вспахать океан». И все же святые отцы не отступают от своего — они упорно пашут этот океан...
— Каковы у вас отношения с правительством?
— До провозглашения независимости мы получали субсидии от бельгийских властей, — говорит монсеньор. — Сейчас мы рассчитываем на помощь здешнего правительства — ведь мы готовим кадры для Конго. Пока что Лованиум не получает ничего, но я надеюсь, что это — вопрос времени...
Ректор Лованиума показывал нам корпус за корпусом, факультет за факультетом.
Когда мы прощались с ректором Лованиума, к подъезду подкатил автомобиль с флажком Республики Конго.
— Сейчас подъедут участники конференции африканских стран, — как бы мимоходом бросил монсеньор Жильон. — Мы даем в честь делегатов конференции завтрак...
Пройдет несколько дней, в Леопольдвиле разразится военный путч против законного правительства, и у власти будет поставлен весьма странный орган под названием «Студенческая коллегия». Тогда станет яснее, почему святые отцы, воспитывающие своих питомцев в Лованиуме, проявляли такой живой интерес к политике.
А пока монсеньор Жильон пожимает нам руки и раскланивается. Мы возвращаемся в опустевший центр города, в атмосфере которого разлито неясное, но глубокое ощущение тревоги. На тротуарах совсем мало пешеходов, люди предпочитают отсиживаться дома. Не видно на улицах и автомашин, всюду носятся лишь военные грузовики и «джипы», переполненные солдатами в касках; в руках у них автоматы
