Юрочка выбежал на крыльцо, когда к дому подошел отец в сопровождении гостя.

– Папочка! Иди чай пить! Мама давно ждет тебя! – закричал он, сбегая по ступенькам прямо в объятия к отцу, взявшему любимца на руки.

– Ты знаком с этим толстым дядей? – произнес отец – дай дяде ручку.

Пожав маленькую пухлую рученку ребенка, гость потрепал его по розовой щечке заскорузлым черным пальцем и произнес, стараясь придать своему голосу мягкость:

– Ну здравствуй Юрочка! Давно уж мы не виделись! А я тебе гостинцы привез! Вот пойдем в столовую, там покажу.

Через узкие темные сени вошли они в большую светлую комнату, посредине которой стоял простой стол, накрытый белою клеенкой. Самовар с шумом выбрасывал клубы пара. Пахло свежеиспеченным хлебом и ароматным кофе.

Навстречу вошедшим из за стола поднялась молодая женщина. Бледножелтый утренний капот особенно шел к ее черным волосам, заплетенным в толстую косу и к смуглому цвету ее красивого лица. Большие карие глаза мягко глядели из под длинных изогнутых ресниц. Тонкие брови, вытянутые в одну линию, и резкое очертание пунцовых губ изобличали своенравие и твердость.

– Здравствуйте, Валериан Иванович! Садитесь пожалуйста. Что хотите: чаю или кофе, – произнесла хозяйка низким контральто, протягивая гостю для поцелуя свою небольшую изящную руку.

– Что нальете, то и выпью, дражайшая Евгения Степановна! Я ведь простой человек, рабочий, не привык разбирать – ответил толстяк, усаживаясь хозяином у стола.

– Налей ему кофе со сливками. Женя; пусть хоть раз в жизни попробует хорошего! – шутил Грабинский, сажая рядом с собой на высоком стуле Юрочку.

В отворенные окна врывался свежий ароматный воздух весны. Это было время, когда, лес, луга и горы покрывались ярко-зеленою листвой и цветы всевозможных колеров запестрели на великолепном изумрудном ковре. Фиолетовые и белые кисти сирени, букеты белых жасминов и дикой розы, вкрапленные в темный фон тайги, наполняли воздух, и без того пряный и душистый, ароматом и зноем. Болотистые луга пестрели синими, желтыми и голубыми ирисами. На солнопеках и вырубках цвели пышные пионы, розовые, белые и крапчатые. Красные, желтые и оранжевые лилии поднимали свои стройные высокие стебли над мелкою кустарниковою порослью. Слышалось пение птиц, молчаливых в другое время года, кваканье лягушек, жужжанье насекомых. Очнувшись ст долгого зимнего сна, природа ликовала, стараясь использовать все свои силы на празднике жизни.

– Ну-ка, иди сюда карапуз! – говорил, допивая третий стакан кофе, жизнерадостный толстый машинист, вытаскивая из своего глубокого кармана книжку с картинками.

– Вот, это тебе за то, что ты умный и добрый мальчик, за то, что слушаешься маму и папу! Дай, я тебя поцелую.

Раздался звучный поцелуй в пухлые щечки Юрочки и счастливый ребенок бежал к матери, поделиться своей радостью.

Это случалось почти каждый приезд на концессию машиниста Валериана Белозерова, а бывал он здесь часто, подавая своим паровозом со станции пустые платформы на ветку под нагрузку. Вечером, когда платформы были нагружены лесными материалами, весь состав уходил обратно на станцию, откуда совершался уже экспорт леса на внутренние рынки или за границу.

Гириньская провинция Маньчжурии чрезвычайно богата лесом, здесь-то сосредоточены главные лесные концессии. Кроме железной дороги лесные материалы идут по рекам и подъездным путям, железная дорога служит почти единственным средством вывозки леса. Промышленность эта с каждым годом разрастается и даже за последнее время значительно увеличился спрос на маньчжурский лес на заграничных рынках.

Но вернемся к нашему рассказу, так некстати прерванному.

Счастливый Юрочка, прижимая к себе дорогой подарок, переходил от отца к матери, рассказывая им содержание картинок.

Наконец Грабинский вынул из жилетного кармана золотые часы, взглянул на них, встал и произнес:

– Простите меня! Уже поздно! Меня ждут в лесу десятники! – с этими словами он поднял сына, поцеловал его в губы и передал жене, целуя ей руку.

– К обеду не жди! – продолжал он, надевая шляпу-панаму и снимая со стены винтовку Маузера.

– Я тоже иду с вами! – произнес Белозеров, подходя к хозяйке и почтительно поцеловав кончики пальцев ее руки.

– Я взял с собой ружье и хочу поохотиться на рябчиков, – продолжал он, торопясь за вышедшим на двор Грабинским.

Юрочка забрался к матери на колени и начал объяснять ей изображения животных в книжке, лепеча своим детским языком не понятные названия.

Солнце между тем высоко поднялось в синем небе и наступил великолепный ясный майский день.

Со стороны железной ветки по-прежнему доносились голоса грузчиков-китайцев. В лесу стучали топоры дровосеков, визжала пила и слышался грохот и шум падающих таежных великанов, сраженных безжалостной рукой человека.

Всюду видна была жизнь, везде кипела работа; разрушение и созидание, смерть и жизнь шли рука об руку.

Отдав приказания китайцу бою на счет приготовления обеда, Евгения Степановна, накинув на голову легкий шелковый платок голубого цвета, вышла с сыном погулять. Покормив крошками хлеба домашнюю птицу, она взяла Юрочку за руку и направилась к быстрой речке, катившей свои светлые кристальные воды по каменистому руслу.

За рекой стоял могучею зеленою стеной девственный дикий лес. Парило; на солнце было невыносимо жарко и, ища прохлады, раскраснавшаяся и утомленная Евгения Степановна села в тени развесистого клена, обмахиваясь веткой папоротника от комаров и мошек.

Юрочка не замечал жары, прыгал, как козленок, собирал цветные камешки на берегу, рвал цветы и заставлял мать составлять букет.

– Мама! Мамочка! Посмотри, какой красивый цветочек! Голубой, как папины глазки! А вот красный камешек! На, спрячь его. Рыбка! Рыбка! Мама, посмотри, как она бегает в воде! Поймай ее, я хочу ее погладить!.. так щебетал маленький Юра, то подбегая к матери, то прячась в высокой траве и кустах, заставляя ее искать его, при чем тонкий голосок мальчика звучал как колокольчик.

Большие темносиние бабочки, медленно взмахивая своими хвостатыми крыльями, порхали над рекой, садились на пышные фиолетовые кисти сирени и так же медленно улетали в чашу леса.

Высоко в небе парил орел белохвост и клекот его зычно раздавался в чистом, прозрачном воздухе.

Издалека доносился шум лесопилки и крики китайцев-рабочих.

Долго сидела под кленом молодая женщина, любуясь своим прелестным ребенком и его беззаботными играми и не замечала острого, пристального взгляда двух огненных глаз, устремленных на нее из темной чащи дремучего леса.

Под сводом ветвей дикого винограда, покрывшего густою сетью своих лапчатых листьев кусты, стоял в напряженной позе, подавшись вперед, китаец, одетый в синий костюм. Голова его повязана была такой же синей материей, на подобие чалмы. За спиной виднелась короткая винтовка. Большой но низкий лоб,