горбатый нос и выдающийся подбородок изобличали в нем чувственность, твердость характера и преобладание животных инстинктов над человеческими. Своими косо поставленными черными глазами он пожирал красивую белую женщину и в нем просыпался зверь, неукротимый, кровожадный.

Заметив, что женщина собирается уходить, он поднялся и вышел на берег реки, мягко ступая по каменной россыпи своими гетрами из сырой козьей шкуры.

Юрочка первый заметил китайца и бросился к матери с криком: «Мамочка! Боюсь!» Увидев вышедшего из леса китайца с винтовкой за плечами, Евгения Степановна хотела уже бежать, прижимая к груди сына, но остановилась, узнав в незнакомце предводителя хунхузов Ван-фа-тина, часто посещавшего концессию и бывавшего в конторе по делам.

– Здравствуй, Ван-Фа-тин! – проговорила молодая женщина, oпyская Юрочку на землю, – ты меня напугал и я тебя сразу не узнала!

В это время китаец, перейдя реку вброд, подошел к ней и протянул свою большую темно-бронзовую руку с длинными выхоленными ногтями. Это был человек высокого роста, широкоплечий, с могучей бычачьей шеей. В глазах его светилась отвага, граничащая с нахальством и наглостью, по временам во взоре его вспыхивал недобрый дикий огонек, что делало его тогда похожим на волка, готового броситься на добычу.

– Здравствуй, барыня, здравствуй – проговорил китаец, улыбаясь своей хищною улыбкой, при чем сверкнули его большие, белые зубы, – не бойся меня, Юра! Дай ручку! – продолжал он наклонившись к ребенку и взяв его на руки.

Мальчик с испугом смотрел на темное, блестевшее на солнце лицо Ван-Фа-тина, упирался рученками ему в грудь и готов был расплакаться, и только успокаивающие слова матери подействовали примиряющим образом и ребенок едва слышно пролепетал:

– Я не боюсь тебя! Tы тот самый ходя, что приходил к папе и чай у нас пил! Это ты мне подарил меленькую белочку? Бобочку? А знаешь, она умерла! Я похоронил ее у нас под окном! Бедная! Тебе тоже жалко? Правда?!.. – страх уже прошел и ребенок доверчиво смотрел своими наивными голубыми глазками в глубокие и темные, как ночь, глаза хунхуза.

– Ничего, я тебе другую белочку принесу, лучше той, – утешал Юрочку китаец, – только ты меня не бойся!

В знак примирения и чтобы показать, что он не боится мальчик шлепал своей маленькой ручкой по скуластой щеке Ван-Фа-тина и смеялся серебристым звонким голоском.

Евгения Степановна, спасаясь от жгучих лучей солнца, зашла в тень старого клена и села на выдающийся из земли и покрытый зеленым мохом камень.

Юрочка спрыгнул с рук китайца в траву и начал опять собирать цветы, заставляя сурового хунхуза вязать из них букетики и веночки.

Ван-фа-тин прилег на траву возле камня, на котором сидела молодая женщина и не спускал с нее своих глаз.

– Чего ты на меня так смотришь? – спросила она, – разве находишь во мне перемену? Или что-нибудь заметил на моем лице?

– Я смотрю на тебя, хочу сказать тебе о том, что я думаю, но боюсь! При тебе я становлюсь малым ребенком и сердце мое бьется, как птица, подстреленная охотником-произнес хунхуз; лицо его потемнело еще больше, губы судорожно искривились и тонкие ноздри шевельнулись.

Евгения Степановна не ожидала ничего подобного и смотрела испуганными глазами на китайца, бледная и растерянная.

– Ты не бойся, барыня, я не сделаю тебе зла, но позволь сказать то, что я давно хотел сказать тебе!..

Молодая женщина уже оправилась, густо покраснела и встала, ища глазами Юрочку, спрятавшегося за стволом клена.

– Ты кажется начинаешь опять говорить глупости, Ван-фа-тин, и я не хочу тебя более слушать!.. Юрочка! Где ты! Пойдем домой! – проговорила волнуясь Евгения Степановна и взяла мальчика за руку.

Ребенок с цветами в руках удивленно посматривал то на мать то на китайца, поднявшегося с земли и заступившего им дорогу.

– Ты не уйдешь, пока я не скажу тебе всего! – тихо проговорил предводитель хунхузов, смотря своими огненными глазами на раскрасневшееся и прекрасное в гневе лицо молодой женщины.

– Садись! Выслушай и тогда ступай – продолжал он, указывая рукой на камень.

Евгения Степановна, подчиняясь категорическому требованию и словно загипнотизированная, снова опустилась на камень и, прижимая к себе дрожавшего Юрочку, слушала страстную речь китайца.

Стоя перед ней во весь свой высокий рост, страшный и в то же время умоляющий, он говорил:

– Я полюбил тебя с первого раза и жить без тебя не могу! Все в мире мне противно, я все отдам, чтобы ты согласилась быть моею женой! Ты не думай, что я бедный манза! У меня есть дома! Есть торговля! Есть деньги! Ты будешь богата! Я буду холить и беречь тебя! Уедем со мной в Кантон, где ждет тебя счастье и довольство! Разве место тебе здесь, в этом глухом лесу, среди диких зверей, нищеты и варварства грубых людей! Согласись же бежать отсюда! Знай, что я решил добиться своего, иначе плохо будет тому, кто ни в чем неповинен! Я не могу отступить от слов своих, я обещал друзьям своим увезти тебя или самому погибнуть! Если ты не согласишься добровольно, я увезу тебя силой или… заставлю повиноваться мне, под страхом жизни и смерти, дорогих для тебя людей!.. Помни: Ван-фа-тин не бросает свои слова ветру пустыни!.. Говори же! Да или нет? Но подумай, прежде, чем ответить!..

Молодая женщина, глядевшая на хунхуза безумными глазами, наконец очнулась и, крепко прижимая к груди своей сына, бросилась бежать без оглядки к дому. Шелковая косынка ее несколько раз мелькнула в зеленой чаще кустов и исчезла. Ван-фа-тин стоял еще некоторое время у камня, вертя в руках букет таежных цветов, отданных ему Юрочкой.

Темное, мрачное лицо хунхуза было страшно. Окинув долгим тяжелым взглядом завод и постройки концессии, он медленно перешел вброд реку и скрылся в зарослях темного леса.

Яркое весеннее солнце бросало свои ослепительные лучи на землю.

В вышине парил царственный орел, высматривая среди таежной поросли добычу. На камень, где сидела несколько минут тому назад Грабинская, выбежал маленький пестрый бурундук, остановился, встряхнул своим мохнатым хвостом, пронзительно свистнул и замер, прислушиваясь к протяжным звукам гудка, доносившимся с лесопильного завода.

Полдень. Время обеда и двухчасового отдыха. Рабочие и дровосеки складывали топоры и пилы, облегченно вздыхали и, закинув за спину свои инструменты, тянулись один за другим к конторе, где ожидал их вкусный обед и сладкий послеобеденный сон.

Жара томила. В воздухе, наполненном ароматом жасминов и сирени, чувствовалось приближение грозы.

Из далекого ущелья выползала темная свинцовая туча, словно чудовище, огромное и страшное. Подул ветерок, потянуло свежестью. Тихо, тихо зарокотал гром. Тайга всколыхнулась и зашумела.

II. Золотые прииски