Шрифт:
Закладка:
Тихая осенняя ночь плыла над сонною долиной Медиана. В вышине темного неба летели станицы журавлей, их мелодичное курлыканье то раздавалось близко, над самою головой, то затихало вдали безбрежного океана.
Удушливый угар между тем делал свое ужасное дело и сон охотника незаметно переходил в непробудный вечный сон смерти.
Окончив молитву, Пей-чан подошел к летнику и стал прислушиваться; ничто не нарушало торжественную тишину ночи; в фанзе было тихо, как в могиле, но чуткое ухо старика улавливало глухие, невнятные звуки: как будто стонал человек слабым умирающим голосом. Собака ползла к двери и тихо взвизгивала.
– Пора, – подумал старый хунхуз и тихо, крадучись, как тигр проскользнул в свою фанзу, откуда вынес бутылку с керосином и спички.
Через несколько минут летняя фанза, где помещался злосчастный охотник со своей собакой, запылала со всех сторон. Длинные языки красного пламени вздымались к темному небу; столб огненного дыма и искр, клубясь, уносился к далеким, равнодушным ко всему звездам.
Пей-чан стоял невдалеке, любуясь делом рук своих. Освещенный красноватым заревом пожара, он напоминал злого духа, вышедшего из огненной глубины преисподней.
Зловещая дьявольская усмешка кривила беззубый рот старика в диких, безумных глазах его горели кроваво-красные огоньки.
Высохшая легкая постройка быстро пожиралась племенем и горела, как костер.
Пустынные волки, испуганные необычайным светом, прекратили вой и скрылись в соседних горах.
Старый филин-пугач, привлеченный светом, прилетел из леса и, усевшись на вершину темного вяза, кричал свое дикое, монотонное: «угу!».
Огонь шипел и столбы клубящихся искр уносились вверх, исчезая в непроглядной темноте осенней ночи…
Крупная ставка
Яркий зимний полдень. Ослепительные лучи февральского солнца, пробираясь сквозь темные вершины могучих кедров, искрятся и играют всеми цветами радуги на белой пелене пушистого снега. Я быстро шел по косогору крутой сопки, предполагая перейти через глубокую падь, перевалить еще один хребет и спуститься к речке Тута-хезе, где, по рассказам звероловов, должны жировать стада кабанов.
Спустившись в узкую, глухую падь, заросшую густым кедровником, и выйдя на речку, я пошел по льду ее. Следов свиней действительно было много. Целые площади, в несколько десятин, буквально были взрыты и вспаханы кабанами. В некоторых местах под стволами гигантских кедров темнели лежки их, сооруженные из ветвей и валежника. Собаки со мной не было и я насторожился, всматриваясь в свежие следы и чутко прислушиваясь к едва уловимым таежным звукам. Изредка доносились крики ворон.
Зная по опыту, что птицы эти собираются в тайге только на падаль, я решил идти на эти крики, в надежде наткнуться на что-нибудь интересное. Подвигаясь, таким образом, по льду вверх по течению реки, я увидел совершенно свежий след крупного тигра. Он шел из каменистой россыпи, по своей старой тропе, в вершину пади.
Судя по глубоким отпечаткам мякоти его ладони и пальцев на твердом снегу, он нес какую-то добычу; и, действительно, вскоре я заметил на снегу, ясный отпечаток и след большого кабана, положенного хищником на снег. Взяв свою добычу поудобнее, тигр потащил ее дальше, ломая по пути мелкие кустарники и валежник, что он никогда не делает, идя налегке. Осмотрев винтовку и поставив курок на боевой взвод, я осторожно двинулся по следам, часто останавливаясь и прислушиваясь к тишине девственного леса.
На мгновение у меня мелькнула мысль: идти или не идти? Кругом обступила мрачная, дремучая тайга… Вершины темных кедров качались надо мной, и черный ворон, каркая, носился в вышине голубого неба. Юркая черная белка, увидев меня, засуетилась по стволу березы, села на задние лапки и с любопытством уставила на меня свои живые выпуклые глаза. С возможной осторожностью пробирался я вверх по пади, прислушиваясь, и затаив дыхание. Крики ворон становились слышнее.
Пройдя еще несколько десятков шагов, я почувствовал особый специфический запах, какой бывает обыкновенно в зверинцах, и понял, что страшный хищник недалеко.
Чтобы не обратить на себя внимание ворон и тем не выдать преждевременно своего присутствия, я лег на снег и стал подвигаться вперед ползком, прикрываясь камнями и зарослями винограда. Несомненно, зверь находился где-то поблизости, но кусты и лесная чаща заслоняли его от моих взоров.
Сердце мое усиленно стучало в грудную клетку. Кроме страха перед грозным владыкой тайги, я ощущал понятное для каждого охотника чувство, названия которого нет ни на одном языке мира. Это переживание аналогично с ощущениями азартного игрока, когда он идет ва-банк, имея перед собой крупную ставку. В данном случае ставкой была жизнь.
Все эти соображения и умозаключения явились уже потом, когда дело было сделано, и всякая опасность миновала, но в то передо мной была редкая добыча, и руководила мной только одна страсть.
Зарываясь в снег и подползая понемногу среди густых зарослей, я продвинулся еще на несколько шагов вперед. Проклятые вороны носились уже над моей головой и зловеще каркали, выдавая мое присутствие. Я смотрел на них с отчаянием и ненавистью бессилия и старался поскорее увидеть предполагаемого врага. Но сколько я ни напрягал зрение, увидеть хищника все же мне не удавалось.
Передо мной была небольшая прогалинка, в конце ее виднелся ствол колоссального тополя, и под ним темнела какая-то масса не то бурелома не то обгорелого ствола дерева. Расстояние было не более ста шагов. Я пока еще не видел, но как-то внутренне чувствовал, что там именно находится зверь. Продвигаться дальше не было возможности, так как вся прогалина передо мной была на виду; к тому же черная семья ворон решила, очевидно, выдать меня; некоторые из них подлетали ко мне довольно близко, рассаживаясь по деревьям, крича и волнуясь, и, как мне казалось, указывали на меня, склоняя головы на бок и щуря свои умные карие глаза.
В это время я услышал характерный звук, похожий на чавканье и хруст костей. Сомнений не могло быть. Я напряг все свое зрение, приподняв голову над зарослями. Под стволом тополя что-то шевельнулось, и тогда я ясно различил черную тушу кабана на снегу и рядом с ним другую тушу ярко-бурого цвета, с поперечными характерными полосами. В том месте снег был довольно глубокий, и мне видны были только крутой бок кабана и верхняя часть туловища тигра.
Большая круглая голова его двигалась, он что то жевал держа заднюю часть кабана передними лапами.
Я замер на месте, боясь шевельнуться, забыв совершенно о надоедливых воронах; я весь превратился в зрение и следил за малейшими движениями тигра.
Увлекшись своей
