– Здравствуй, Афанасий-что не узнал меня? А помнишь тайфун и бурю на острове? – проговорил он, хлопая Зозулю по плечу и радостно улыбаясь.

– A, здравствуй! Ты – Алексей? Как же, помню! Вот не думал, что снова встретимся! – быстро, скороговоркой отвечал Зозуля, беря руку молодого человека.

– А я не один здесь. Отец и сестра в магазине. Да вон они идут сюда. Постой, я тебя познакомлю! – не выпуская руки Зозули из своей, волнуясь говорил Алексей.

В это время к ним подошли двое; высокий, похожий на древнего патриарха, старик и молодая девушка, весьма похожая на Алексея, но миловиднее и ниже его ростом. Отец, по своему степенному виду, напоминал купца старого закала; в руках его пестрели кульки, коробки и свертки, он удивленно смотрел на сына своими строгими, умными глазами. Дочь одета была по-деревенски, но богато: отец не позволял ей носить модное французское платье; на голове ее повязан был шелковый платок алого цвета, что очень шло к ее смуглому, румяному лицу. Темная толстая коса выбивалась из под платка и падала ниже колен. Лукавые большие глаза устремлены были на брата и его, поникшего головой, приятеля.

Зозуля чувствовал себя неловко, он видел перед собой недавнего смертельного врага, отца убитого им браконьера. Но общее радушие и присутствие спасенного им человека несколько примирили его с обстоятельствами и он стал охотно отвечать на вопросы Ивана Крутых, отца Алексея.

Екатерина, сестра последнего, не принимала участия в разговоре и сбоку посматривала на Зозулю.

Узнав, что сын познакомил его с главным сторожем острова, знаменитым и страшным для хищников Зозулей, старик нахмурился, изменился в лице, по которому пробежала какая-то неуловимая тень и отвернулся в сторону; но вскоре справился с собой и заговорил весело, как ни в чем не бывало. Екатерина следила за отцом и также менялась в лице, отражая на себе его настроение.

– Очень, очень приятно! – говорил Иван Крутых, беря Зозулю под руку и помогая ему нести покупки, – я давно мечтал познакомиться с вами! Вы, можно сказать, знаменитость. О вас знают везде, по всему побережью моря. Недавно родной сын мой погиб около этого проклятого острова, но я смирился. Знаете-ли, судьба. Воля Божья! Я не пускал их обоих. Но что будешь делать с теперешней молодежью?! Куда там, не слушают! Поехали, и что же? Один убит, а другой остался цел и не сидит в тюрьме только благодаря вашей доброте! Мне Алеша все рассказал. Благодарю, благодарю вас!..

Зозуля слушал старика и не смел поднять на него глаза свои: он чувствовал себя убийцей сына его, но вины за собой не видел.

– Поскорее бы отделаться от этого старого браконьера! – думал он, идя рядом с ним по улице, – Алексей душевный хлопец, а этот – продувная бестия, сразу видно! Ну, а дочка должно быть такая же, как и сын. Глаза хороши. Так в душу и смотрят тебе…

– Вы где остановились? – спрашивал, между тем старик, заглядывая ему в глаза.

– Я остановился у своего хозяина и сегодня еду с ним назад на остров – поспешил заявить Зозуля и солгал, лишь бы поскорее отделаться.

– Может-быть зайдете к нам, тут недалеко, гостиница «Уссури». Знаете? – заговорил вкрадчиво Крутых, – пообедаем вместе! Угощу на славу! Я ведь обязан вам спасением сына!..

Видя, что упрямого Зозулю не убедишь, он обратился к дочери и сказал, выразительно на нее посмотрев: «Проси же, дочка! Зови гостя дорогого! Пусть сложит гнев на милость!».

Екатерина не заставила себя упрашивать, вскинула прекрасные глаза свои с темными пушистыми ресницами и сочным грудным голосом заговорила:

– Что это вы выдумали отказываться! Не хотите принять хлеба-соли от простых людей?! Гнушаетесь нами! Приходите же! Я вас очень прошу! – при этом она повела соболиными бровями и в темных глазах ее блеснул лукавый огонек.

– Афанасий! Я тоже прошу тебя об этом! – проговорил Алексей, – сделай это для меня!

Нечего было делать, пришлось согласиться; очень уж пленили сурового таежника чудные очи красивой девушки.

– Хорошо, только приду я попозже. Так, через час. Надо предупредить хозяина, ответил Зозуля, садясь на извозчика.

Отъехав немного, он обернулся и ясно видел, что девушка не сколько раз посмотрела в его сторону и кивала ему головой.

Смутный и сбитый с толку, как в тумане, ехал он по Светланке и образ красавицы не выходил у него из головы.

V

Придя в свой номер, старик Крутых услал сына за закусками и между ним и дочерью произошел такой разговор:

– Катюша, а знаешь ли, у меня к тебе большая просьба, или, вернее, ты должна послужить миру. Ты понимаешь меня?

– Как не понять, отец! Ты хочешь, чтобы я уговорила этого старого волка позволить поохотиться на острове? Знаю, знаю! Мне долго объяснять не надо. Но за успех я не ручаюсь. Кремень, а не человек! – отвечала, накрывая на стол, Екатерина.

– Ну, ну, постарайся! Что тебе стоит?! Ведь не впервой. Помнишь лесника на Имане? Обработала в лучшем виде! Не пикнул! Постарайся, постарайся дочурка. Мир тебя не забудет. Уж вот как уважит. И мне плохо не будет. Ты подумай только: тысяч до десяти выручим за одни панты. Для этого можно потрудиться. Окрути его так, чтобы стал шелковый, да послушный. Из волка сделай ягненка. Бабе на то сила дадена!.. Только-чур! Алексею ни слова! Он с ним побратался. Только помешает. Ну, дай я тебя за это поцелую!.. – с этими словами отец взял чернокудрую головку девушки и поцеловал ее в белый широкий лоб.

В коридоре послышались шаги и разговор, и в номер вошел Алексей, а за ним смущенный Зозуля.

– А, гость дорогой! Пан Зозуля! – воскликнул старый браконьер, усаживая главного сторожа заповедного острова в кресло; вот разуважил! Вот спасибо! Люблю! Ну, садись к столу! (старик пере шел уже на «ты»).

Во время обеда, длившегося более двух часов, хозяева усердно потчевали гостя и подливали ему водку, вино и коньяк. Под конец старик так расчувствовался, что потребовал шампанского. Екатерина, сидевшая рядом с Зозулей, кокетничала с ним напропалую, под столом жала ему ногу и неожиданно поцеловала его в губы. Старый лесной бродяга, таежный волк, ни разу не видавший вблизи молодой женщины, потерял голову, и принимая все за чистую монету, увлекся до самозабвения, как может увлечься нетронутая сильная, упрямая натура.

Старый браконьер ликовал, подмигивал дочке, хлопал Зозулю по плечу и кричал: «Горько!», заставляя их целоваться.

Алексей это время уже спал на диване, совершенно опьяневший; он ничего не видел и не слышал.

Видя, что он здесь