Перед тем как задремать, я думал об Анубисе и своих возможностях. Пожалуй, Лукиан был прав — действовать напрямую, без заклятий оказалось гораздо эффективней. Вот только резерв сил рос не так быстро, как хотелось бы. А меня вдруг стало терзать страшное любопытство: сколько на самом деле лет Лукиану, если он мог пользоваться Талантом на полную катушку, и я ни разу не видел у него усталости от этого?

Додумать я не успел и провалился в дрёму.

* * *

Встал я рано. Свежий, бодрый и полный сил. Побрился, привёл себя в порядок и вышел в гостиную своего временного жилья.

— Доброе утро, Константин Платонович.

За столом сидел Киж и раскладывал в стопочки золотые монеты. Вид у него был при этом как у кота, объевшегося самыми жирными сливками.

— Почти шесть тысяч рублей за вечер! — он восхищённо цокнул языком. — Зачем вам хлопоты с телеграфом, лошадями и прочими штучками, Константин Платонович? Давайте вы будете возить меня по светским приёмам, а я вам выиграю состояние? Вот увидите, за год мы легко сделаем миллион!

Я рассмеялся.

— В какой-то момент, Дмитрий Иванович, тебя посчитают карточным шулером и начнут бить. Или перестанут пускать за игральный стол.

Мертвец печально вздохнул.

— Нет в вас, Константин Платонович, настоящего духа авантюризма. Мы же не только в России будем сливки снимать. Поедем по Европе, там много стран и любителей азартных игр. Заодно на мир посмотрим! Сколько всяких чудес и диковинок, а мы сидим в муромской глуши.

— Успеешь ещё посмотреть. Я не собираюсь завтра помирать, а жизнь у некроманта длинная. Будут тебе и Франция с Испанией, и Рим с Берлином.

— В Берлине я уже был, — Киж поморщился, — так себе городишко. А вот Рим посмотреть хотелось бы. А ещё, — он прищурился, — добраться бы до Иерусалима.

— Не боишься, что там тебя развоплотит? Святые места как-никак.

Мертвец пожал плечами.

— Не попробую — не узнаю.

— Ну раз ты такой практик, распорядись насчёт завтрака и чая. Сейчас поем, и отправимся домой.

Дожидаться, пока проснутся танцевавшие всю ночь Бобровы, я не стал. Пусть себе отдыхают, а нам с Кижом пора ехать в Злобино. У меня там дел полно, с Кулибиным надо пару идей обсудить, да ещё и поездка к Лариным впереди. Лучше мы потом в Павлово заедем, чем здесь на бегу что-то обсуждать.

Пока я завтракал и чаёвничал, Васька собрал вещи и отнёс багаж к дормезу. Глядя на него, я подумал: как славно устроилось — и в моей армейской жизни Васька денщиком был хорошим, а сейчас, в мирное время камердинером стал просто великолепным. Его практически незаметно, я порой даже забываю, что он рядом, но у меня всегда под рукой необходимые вещи и любые мелочи. Будто Васька дух-хранитель, безмолвно оберегающий от бытовых проблем. Сам он, насколько я видел, больше чем доволен новой жизнью. Камердинером в Злобино ему уж точно получше, чем солдатом, плюс жалованье получает достойное.

— Константин Платонович, всё готово, экипаж подан.

— Спасибо, Василий.

Киж торопливо сгрёб остатки денег, ссыпал в холщовый мешочек и вздохнул:

— Какая игра была! Жаль, нельзя было раздвоиться и сидеть сразу за двумя столами. Я бы тогда…

— Поехали уже, картёжник. Кстати, у тебя ведь должна уже скопиться приличная сумма. Куда ты её дел? Хранишь под кроватью?

— Обижаете, Константин Платонович. Я всё передал нашему Лаврентию Палычу, чтобы он в рост пустил.

— А дальше куда эти деньги девать будешь?

— Да чёрт его знает, придумаю. Вот соберётесь вы в Египет, так я корабль куплю.

— Дмитрий Иванович, отстань от меня с Египтом уже. Не собираюсь я туда.

Дружески препираясь, мы сели в дормез и покинули усадьбу Шереметева. Развлеклись, если так можно сказать, и хватит.

* * *

Отъехав вёрст пять от Кусково, я приказал остановить дормез. Где-то рядом, полверсты, не больше, чувствовалась Талантливая волшба. В магическом зрении за деревьями вспыхивали будто взрывы фейерверка.

— Вмешаемся, Константин Платонович?

Глаза Кижа горели хищным огнём — драки мертвец любил ничуть не меньше карт.

— Как минимум посмотрим, что там происходит. Укрой меня своим «плащом» для маскировки, и прогуляемся через этот лесок.

Снега выпало ещё не слишком много, и мы, не особо увязая, пошли между деревьями. Нет, лезть в магическую драку мне не хотелось, но у Талантов, колдующих за березняком, были какие-то знакомые черты.

Из-за деревьев показалась белая полоса дороги и послышались редкие выстрелы. Кажется, перекрёсток с ней мы проехали минут двадцать назад. Стараясь даже под «плащом мертвеца» держаться за стволами берёз, я подобрался поближе. Так-так, очень интересно!

Посреди дороги стояла карета. От четвёрки механических лошадей остались только груды дымящихся стальных остовов. Мёртвый кучер с перекошенным лицом свешивался с облучка, вокруг лежали опричники, и мёртвые, и живые. Последние пытались спрятаться за каретой и остовами лошадей, лишь изредка отстреливаясь.

Впереди, шагах в пятидесяти, дорогу перегородили поваленные деревья. За ними прятались какие-то люди. Они не спеша палили по защитникам кареты, выцеливая противников и медленно увеличивая свой счёт.

— Константин Платонович, герб, — Киж указал пальцем на карету, — Голицынский, если я правильно помню.

— Угу, — я кивнул. — Интересно, кто на них напал?

Встревать в разборку двух родов совершенно не хотелось. Во-первых, Голицыны мне даже близко не друзья. Во-вторых, я понятия не имею, с кем они столкнулись. Вдруг это тот же Шереметев или Демидов? И кстати, неясно, кто именно находится в карете — на экипаж были наложены защитные Знаки, отражавшие выстрелы, а заодно не дающие почувствовать пассажиров.

— Хватит!

Перед завалом показалась фигура невысокого плотного мужчины в треуголке. Защитники перенесли огонь на него, но он лишь отмахнулся. Отбил выстрелы магическим щитом, а затем стал бросать в опричников мощные огненные всполохи. Несколько минут, и всё было кончено. Только чёрные горелые пятна остались вместо людей.

Дверь кареты распахнулась, и оттуда выскочил юноша. Ёшки-матрёшки, да это же молодой Голицын, с которым мы «дружески» общались на балу. Следом за ним вышла Софья и встала за спиной брата.

— Дядя⁈ Что ты делаешь? — выкрикнул паренёк. — Ты сошёл с ума?

— Кого я вижу! Наконец-то ты набрался смелости, племянничек, — мужчина в треуголке усмехнулся, — взглянуть на опасность лично.