— Ты серьезно?

— О да, — он обнял ее и легонько поцеловал. — Это показывает, что тебе не все равно, иначе ты бы не беспокоилась. Я постараюсь больше ничего не испортить.

Он хорошо ее понимал.

— Тогда ладно.

Когда тревога покинула ее, она начала подумывать о побеге. Ей нужна тишина. Она хотела спрятаться. Что все подумают? Будут ли они смотреть на нее свысока за… за то, что она устроила этот беспорядок во время Белтейна?

Прежде чем она успела сделать шаг, Козантир — ее Козантир — остановил ее.

— Бард, Вики сказала, что ты знаешь песни Белтейна. После того, как мы перекусим и выпьем, чтобы привести тебя в чувство, не могла бы ты спеть нам?

Восторженные возгласы наполнили поляну и согрели ее сердце.

Она огляделась. Оборотни Колд — Крик улыбались. Счастливые с ней и за нее. Да, это был ее город.

Энджи оттащила ее от Бена, чтобы обнять. Бри и Бонни последовали за ней. Вики ухмыльнулась и тихо сказала:

— Приложи лед к руке и в следующий раз целься в более мягкое место.

В следующий раз.

Зная Райдера, появление следующего раза было вполне возможно. Еще лучше, если Эмма будет рядом, чтобы наказать его, и у нее хватит смелости сделать это.

С дрожащим смешком Эмма обняла маленькую, невероятно крепкую женщину.

— Я так и сделаю. Я так и сделаю.

***

После бесконечной ночи, праздничного завтрака и пения у Эммы хватило сил только на то, чтобы накинуть халат, прежде чем она рухнула на кровать.

Озабоченно нахмурив брови, Райдер застыл в дверях. Позади него Бен издавал обеспокоенные звуки себе под нос, как престарелый дедушка.

Хотя от их беспокойства у нее внутри все сжалось, ей нужно побыть одной. У нее перехватило дыхание, глаза защипало от слез.

— Клянусь Богом, Эмма. — Ошеломленный Райдер двинулся вперед. — Не плачь.

Она указала на дверь.

— Уходите, вы оба. Я в порядке. Мне просто нужно немного отдохнуть. — Побыть одной.

Бен понимающе кивнул, выдернул товарища из комнаты и закрыл дверь.

У нее было мгновение, чтобы подумать, как забавно, что отчужденный кот был братом, которого больше всего расстроили ее слезы, а затем… эти слезы пролились и обожгли ее исцарапанные щеки. У нее вырвалось рыдание, и она уткнулась лицом в подушку, чтобы их заглушить.

О, ей хотелось закричать. Ударить по чему — нибудь. Кричать и плакать, смеяться и плакать. Но все, что она могла сделать, это только рыдать.

В смерти Гэри и Андре не было ее вины. Не… Моя… Вина.

Она не была изгнана. Никогда. Бог не согласился с решением Козантира. Ей не придется провести годы в одиночестве, чувствуя ненависть.

Так много долгих, тихих ночей, холодных и голодных, в тоске по своему клану. Рыдания рвались из ее горла.

И все же она не могла ненавидеть Седрика. Он потерял сына. Он больше не был могущественным мужчиной ее юности. Годы горя… и ненависти… подкосили его. Сломали его.

Годы изменили и ее, как в лучшую, так и в худшую сторону.

Ее рыдания замедлились. Остановились.

Мокрая подушка прижималась к ее щеке, пока она тихо лежала, чувствуя себя лучше, словно после катарсиса.

Годы прошли, и их уже не вернуть. Однако мастер — бард научил ее изучать прошлое, даже помня, что Мать была богиней равновесия.

Мудрый оборотень отметил бы ее благословения, а также ее испытания.

Благословения. Хм. Что ж, хотя годы в глуши были одинокими, она тоже повзрослела. Она была не такой… отмороженной на голову… как многие женщины ее возраста.

За время, проведенное в одиночестве, она также выросла как бард, даже если ее аудиторией были древесные феи и птицы.

Оглядываясь назад на свою молодость, она знала, что мать вырастила ее слишком… чувствительной… к общественному мнению. Эмма ожидала, что другие люди будут судить ее сурово, а одиночество только усугубляло проблему. Ей нужно было поработать над этой неуверенностью — хотя, как и Райдер, она могла время от времени ошибаться.

Ее губы изогнулись в улыбке. Было забавно ударить его. Однако, учитывая размер и твердость его кулака, она не стала бы просить его сделать то же самое с ней.

Он был очень недоволен, что она не поделилась с ним своим прошлым. Ей следовало это сделать, но она боялась. Страх заставил ее совершить немало глупостей, не так ли? Начиная с того, что она повела себя как загнанная гусыня, когда столкнулась с Гавейном.

Присев, Эмма вытерла лицо и печально усмехнулась. Она заслужила очки за то, что… в конце концов… победила панику и обернулась. У нее вырвался смешок. Возможно, «победить» было неподходящим словом. Скорее, едва справилась. Тем не менее, она развернулась, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Она не была трусихой. Не совсем.

Пугала необходимость контролировать свои действия. Жизнь среди других оборотней — мужчин — оборотней — очевидно, усилила ее сексуальное влечение до устрашающего уровня. В своем отчаянном желании вернуться на Собрание она легко могла броситься со скалы.

Она покачала головой, глядя на свои грязные руки. Два ногтя были обломаны до самого основания. Ее ладони были ободраны и порезаны в нескольких местах. Все ее тело было исцарапано ветками, в синяках от падений. Она была не в своем уме.

С другой стороны, спаривание с Беном в полнолуние было совершенно другим видом безумия.

Она закрыла глаза и вспомнила ощущение его уверенных рук, то, как сильно он взял ее, такой неистовый, но полностью контролирующий себя. Его требования тянули ее за собой до тех пор, пока она не перестала чувствовать ничего, кроме своей потребности и его удовольствия от ее удовлетворения.

На ее первом Собрании — до того, как все пошло наперекосяк, — спаривание было приятным. С Беном секс был ошеломляющим, пугающе интенсивным. Но смогла бы она отпустить себя, если бы не чувствовала себя в такой безопасности? В его объятиях она чувствовала себя защищенной.

За недели, проведенные в его доме, она научилась доверять ему. Желать его. Любить его.

Было ли это тем, что чувствовали спутники жизни?

У нее перехватило дыхание. Может, теперь у нее появится шанс ответить на этот вопрос.

Она могла остаться здесь, в Колд — Крике, где ее ценили как барда. Где у нее были друзья, которые стояли рядом с ней. Она фыркнула. И где друзья обучали ее тонкому искусству бить своенравного самца.

Но самой волнующей — пугающей — замечательной частью пребывания в Колд — Крике было то,