спиной, тождественно встречала его при сходе с моста слева (соответственно была установлена и вторая пара)[409]. Таким образом, господин Голядкин (скорее всего, переходивший ночью пустынный Аничков мост по диагонали) двигался от одной скульптурной группы Клодта к другой, являющейся ее тонным повторением.

Но, оказывается, и это еще не всё! Когда в 1841 г. были отлиты в бронзе все четыре фигуры клодтовской композиции, то только одна пара из них была установлена на западной стороне моста (со стороны Аничкова дворца), а вторая прямо с Литейного двора по распоряжению Николая I была отправлена в Берлин в качестве подарка шурину императора — прусскому королю Фридриху Вильгельму IV, и на восточных устоях моста водружены их раскрашенные под бронзу алебастровые копии. Удивительное дело! Значит, на мосту стояли не просто две пары скульптур-двойников, но одна из них была, фигурально выражаясь, фальшивая! Подобная «конфигурация» еще более составляла своеобразный pendent «Двойнику» Достоевского, где из двух господ Голядкиных один — Яков Петрович — старший — был настоящим, а второй — Яков Петрович — младший — самозванцем, фальшивкой.

Впрочем, надо констатировать, что описанная ситуация с клодтовскими группами на Аничковом мосту существовала лишь до октября 1843 г., когда алебастровые копии, простоявшие почти два года на восточных устоях моста, были заменены на вновь отлитые бронзовые изваяния. Так что в 1845 г., когда господин Голядкин проделывал свой маршрут от Измайловского моста в Шестилавочную улицу, гипсовые фигуры-двойники на Аничковом мосту были уже хотя и в недавнем, но прошлом. Однако первые петербургские читатели повести, конечно же, помнили совсем недавнюю историю с фальшивыми монументами.

На этом история, однако, еще не заканчивается. Повесть «Двойник» была опубликована в февральском номере журнала «Отечественные записки» за 1846 г. А в апреле того же года многострадальная пара клодтовских коней, теперь уже прямо с устоев, была снята с постаментов и отправлена в Италию, — в подарок неаполитанскому королю. А на опустевшие гранитные устои вновь водрузили раскрашенные алебастровые копии. И только в 1850 г. они были окончательно заменены бронзовыми, причем на этот раз Клодт отказался от очередной отливки первоначальных изваяний и создал две новые оригинальные скульптурные группы, которые вместе с двумя старыми как раз и образовали динамический сюжет, представляющий четыре стадии укрощения юным атлетом непокорного коня. С этого момента скульптурная композиция «Укрощения коня» на Аничковом мосту приобрела свой современный вид[410].

Л. Бонштедт. Невский проспект у Аничкова моста. 1847

Какова же итоговая картина? Мотив двойничества, как мы показали, присутствовал в оформлении Аничкова моста на протяжении всех 1840-х гг. Но также немаловажно, что почти всё это десятилетие (за вычетом двух с половиной лет) одна из двух парных групп была не бронзовой, а алебастровой — фальшивой. Так на маршруте героя «Двойника» Петербург своими специфическим средствами, в камне, бронзе и гипсе, разыгрывал столь важную для проблематики повести Достоевского коллизию подлинности и подмены. И пусть на момент выхода повести в свет это соотношение фигур на Аничковом мосту на короткое время изменилось, но и у петербургских читателей второй половины 1840-х гг., у наиболее чутких из них, когда они, следя за злоключениями господина Голядкина, представляли себе героя семенящим от одной клодтовской скульптурной группы к другой, которые снова стали воплощением названной коллизии, вполне могли возникнуть столь созвучные «петербургской поэме» Достоевского ассоциации.

Перейдя вместе с героем повести «Двойник» через Аничков мост, мы исчерпали свой сюжет в рамках литературной прогулки по Невскому проспекту. Но Яков Петрович Голядкин продолжает свое движение в Шестилавочную улицу. И чтобы завершить картину, отойдем вслед за ним на несколько сотен шагов от Невского по Литейному проспекту, остановимся перед левым флигелем Мариинской больницы, мимо которого проходит герой Достоевского, поворачивая с Литейной в Итальянскую улицу. Удивительно, но и здесь в новой, оригинальной вариации возникает мотив двойничества, и это дает нам основания утверждать, что мы имеем дело не с игрой случая в выборе писателем Петербургских реалий для своего произведения, а с осознанным приемом творческой работы Достоевского.

Мариинская больница для бедных. Литография С. Галактионова по рисунку П. Свиньина. 1826

Выше уже было отмечено, что окончательная встреча героя повести со своим двойником, после которой Яков Петрович — младший до конца становится неразлучным спутником Якова Петровича — старшего, происходит именно в этой точке, когда господин Голядкин сворачивает с Литейной в Итальянскую, огибая левый флигель Мариинской больницы. Представляется совершенно замечательным, что точной копией («двойником») Мариинской больницы для бедных в Петербурге (построенной архитектором Дж. Кваренги в 1803–1805 гг.) является открытая несколько позднее московская Мариинская больница для бедных, в которой служил врачом отец писателя. В левом больничном флигеле жила семья Достоевских и до пятнадцатилетнего возраста прошли детские и отроческие годы автора «Двойника». Эпизод на углу Литейной и Итальянской улиц завершает развитие мотива двойничества в изображении Петербурга, который своими архитектурно-скульптурными средствами как бы аккомпанирует главной теме «петербургской поэмы» Достоевского. В этом случае, бесспорно, мотив двойничества запрятан глубоко в подтекст повествования и открывается, в отличие от рассмотренных ситуаций с мостами через Фонтанку и скульптурным ансамблем на Аничковом мосту, только искушенному исследователю, хорошо знакомому с биографией писателя. Очевидно, что здесь этот мотив имеет глубоко личный, автобиографический характер и позволяет нам прикоснуться к каким-то сокровенным источникам творческого процесса Достоевского.

«Вам правда возвещена как художнику, досталась как дар…»

Достоевский и Белинский

Так называемый «литературный дом» на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки у Аничкова моста (соврем. № 68/40) — одно из самых известных мест в Петербурге, связанных с биографией Достоевского. Об этом доме столько написано в самых разных изданиях, что можно было бы в нашей книге ограничиться о нем самой краткой справкой, если бы появление здесь в первых числах июня 1845 г. юного, дотоле никому не известного автора «Бедных людей» не стало для него воистину судьбоносным. Сам Достоевский помнил об этих «звездных» мгновениях до последних дней своей жизни. Здесь состоялась его встреча с «властителем дум» эпохи 1840-х гг. литературным критиком Виссарионом Григорьевичем Белинским. «…Перелом навеки» — так Достоевский через тридцать лет оценивал в «Дневнике писателя» значение этого события.

С 1830-х гг. этот дом принадлежал членам купеческого рода Лопатиных. В середине 1840-х гг. еще был в живых глава семейства древний Фрол Агафонович Лопатин, но по причине его дряхлости (он умрет в мае 1847 г., не дожив трех месяцев до своего столетия) реальными домовладельцами являлись его сыновья Алексей Фролович, а позднее Иван Фролович.