Шрифт:
Закладка:
М. Ройтер. Портрет Достоевского в юности. Автолитография. 1946
В. Г. Белинский. Литография В. Тимма 1862 (по рисунку К. Горбунова, 1843)
Последовавшие за «Двойником» произведения «Господин Прохарчин» и «Хозяйка», где творческие искания писателя проявились в еще более резкой форме, вызвали у Белинского чувство обманутых надежд. «Не знаю, писал ли я вам, что Достоевский написал повесть „Хозяйка“, — ерунда страшная! — признавался он своему другу, уже упомянутому литературному критику П. В. Анненкову. — Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением!.. Я, первый критик, разыграл тут осла в квадрате»[424].
На таком фоне, естественно, претерпевали серьезные метаморфозы и личные отношения писателя и критика. Сыграли свою роль в их расхождении также скоро обнаружившиеся глубокие разногласия Достоевского и Белинского в религиозных вопросах. «…В первые дни знакомства, привязавшись ко мне всем сердцем, он тотчас же бросился с самою простодушною торопливостью обращать меня в свою веру, — вспоминал писатель в 1873 г. — Я застал его страстным социалистом, и он прямо начал со мной с атеизма. <…> В новые нравственные основы социализма <…> он верил до безумия и безо всякой рефлексии; тут был один лишь восторг. Но, как социалисту, ему прежде всего следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества». Дело доходило до того, что Белинский в пылу пропаганды даже ругал в разговорах с Достоевским «Христа по-матерну». Тот же, выросший в религиозной семье и пронесший через всю свою жизнь любовь к Спасителю, «которого узнал в родительском доме еще ребенком», воспринимал это исключительно болезненно. «…Каждый-то раз, когда я вот так помяну Христа, у него все лицо изменяется, точно заплакать хочет…» — вспоминал писатель иронические слова Белинского о себе, сказанные критиком кому-то из друзей во время одного такого разговора. «Да поверьте же, наивный вы человек, — обращался он вновь к Достоевскому, — поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества…» Такие разногласия, конечно же, не способствовали упрочению их взаимоотношений.
В результате к концу 1846 г. первоначальное «горячее влечение» Белинского к автору «Бедных людей» сменилось нарастающим разочарованием. В писателе же в ответ на охлаждение к нему критика росли боль и обида, развивалась и настороженность в отношении атеистического радикализма Белинского. Однако в первый год знакомства их дружба была еще достаточно крепка. Говоря о критике и его жене Марии Васильевне, он замечает в письме брату от 26 апреля 1846 г.: «Я люблю и уважаю этих людей». Незадолго до этого Достоевский в последний раз побывал в гостях у Белинских в доме на углу Невского и набережной Фонтанки (с начала 1846 г. критик вновь переменил квартиру), перед самым его отъездом в Москву (а затем на юг, для поправки здоровья). После возвращения Белинского в Петербург в октябре Достоевский также будет неоднократно посещать его (уже на новой квартире, на противоположном берегу Фонтанки), но со временем встречи их становятся все реже и реже. В последние месяцы жизни Белинского они практически не встречались…
Впрочем, об одной их встрече на Знаменской площади за несколько месяцев до смерти критика у нас еще пойдет речь.
Гимназистка Аня Сниткина, булочник Филиппов и А. С. Суворин
Перейдя на другую сторону проспекта, остановимся у дома № 45 в современной нумерации (во времена Достоевского он имел № 43) на углу Невского и улицы Рубинштейна (в XIX в. — Троицкой). Трехэтажное здание было построено на этом месте еще в начале XIX в. С 1850-х гг. дом принадлежал штабс-капитану (позднее — генерал-майору) И. И. Ростовцеву. По решению домовладельца в 1875–1877 гг. здание было перестроено, причем высота его увеличилась до пяти этажей. В оформлении фасада архитектор А. Л. Гун сочетал «мотивы французского Ренессанса с классицистическими и барочными элементами»[425]. На уровне третьего и пятого этажей дом украсили изящные балконы. Так это здание выглядит и сегодня.
Дом И. И. Ростовцева. Архитектурный проект А. Гуна. 1875
С конца 1860-х гг. в этом доме находилась чрезвычайно популярная у петербуржцев булочная московского купца 2-й гильдии Ивана Филиппова, поставщика двора Его Императорского Величества. В разрозненных записях, сделанных вскоре после смерти Достоевского, его жена Анна Григорьевна отмечает, что, когда они жили в Кузнечном переулке, Федор Михайлович «непременно заезжал к Филиппову за калачом или за булкой к обеду, а иногда привозил детям баранков»[426]. Но нас в связи с этим адресом, конечно же, интересуют не такие мелочи…
Отметим и еще одно обстоятельство, имеющее отношение не столько к Достоевскому, сколько к его жене, Анне Григорьевне. Весной 1858 г. в доме на углу Невского проспекта и Троицкой улицы открылось первое в Петербурге Мариинское женское училище «для приходящих девиц» всех сословий, переименованное в 1862 г. в Мариинскую женскую гимназию. Ее основателем и первым начальником был известный педагог Н. А. Вышнеградский. Осенью 1858 г. в училище Вышнеградского поступили сестры Маша и Аня Сниткины. Вторая из них, младшая, через восемь лет, в октябре 1866 г., придет к Достоевскому для работы в качестве стенографистки. Вместе они менее чем за месяц напишут роман «Игрок». Затем Анна продолжит работу с писателем над окончанием «Преступления и наказания». А 15 февраля 1867 г. станет его женой (венчание состоится в Троицком Измайловском соборе). Этот сюжет широко известен как по воспоминаниям самой Анны Григорьевны Достоевской, так и по кинематографическим воплощениям: фильму А. Зархи «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» и сериалу В. Хотиненко «Достоевский».
Мариинскую гимназию Неточка Сниткина (Неточкой прозвал ее отец, поклонник творчества Достоевского) закончила в 1864 г. с большой серебряной медалью. Вслед за этим, осенью 1864 г.,
