о наказании советских граждан, вернувшихся домой после освобождения из немецких лагерей и тюрем. Долгополов вспомнил, как встретился с одним советским азербайджанцем, бывшим военнопленным, который теперь работал у американцев уборщиком в госпитале. Этот человек признался, что он и «многие другие» советские граждане в американской зоне хотят вернуться домой, но боятся наказания[680]. Вопрос репатриации был дипломатической трясиной. Сталина сильно возмущал отказ американцев принудительно репатриировать всех советских граждан – и НКВД действительно арестовывал множество возвращавшихся по обвинению в коллаборационизме[681]. Долгополов должен был знать, что эта информация о советских гражданах в Мюнхене привлечет пристальное внимание советского вождя.

Долгополов завершил свой отчет призывом к усиленной мобилизации советского пресс-корпуса в следующие месяцы. Судя по разговорам в пресс-лагере, иностранные корреспонденты планировали уменьшить освещение процесса на время выступлений советской стороны. Долгополов предлагал советскому руководству «восполнить этот пробел», откомандировав в Нюрнберг больше собственных журналистов, фотографов и писателей, и усилить освещение процесса как для СССР, так и для иностранных газет[682]. (Совинформбюро уже переводило советские статьи и пыталось разместить их в зарубежных газетах.)

Долгополовское письмо было откровенным в части оценки борьбы Советского Союза на международной арене. Молотов ответил тем, что высказал Горшенину свое удивление: почему до сих пор не смогли навести порядок? Горшенин заверил Молотова, что уже приняты меры по улучшению линий связи и набору персонала[683]. Но оба должны были понимать: чтобы всерьез решить проблемы, с которыми столкнулась советская делегация, требуются глубокие перемены в аппарате международных отношений СССР, которых Сталин не хотел.

* * *

Советская делегация уехала в Нюрнберг бороться с нацистами, но была втянута в борьбу на нескольких фронтах за формирование нарратива о войне. Целый ряд проблем создавали американские амбиции и американские технологии в области дипломатических отношений и международных организаций. Советскую сторону раздражали постоянные попытки американских обвинителей свести к второстепенной роль Советского Союза в судебном процессе. В то же время подсудимые пользовались правилами Трибунала и относительно мягкими условиями в Нюрнберге, чтобы вести энергичную кампанию защиты – как в зале суда, так и за его стенами при посредстве прессы. На страницах западных газет, в ходатайствах Трибуналу и в своем презрительном отношении к суду Геринг, Кейтель, Риббентроп и другие бывшие руководители нацистской Германии все еще вели себя непримиримо и направляли свой гнев главным образом против Советского Союза.

Сталин и Вышинский отправили в Нюрнберг талантливых людей. Многие из них понимали, что вся советская делегация должна действовать гибче, что ей нужно больше информации и опыта, чтобы успешно функционировать в американской зоне оккупации Германии. Но Москва отвечала на все возникшие вызовы – будь то касающиеся кадров, ведения пропаганды или же подготовки советского обвинения – одним способом: усилением централизации и слежки. Главная же проблема заключалась в том, что советской стороне было что скрывать – больше, чем другим странам-обвинителям, – и это продолжало влиять на ход процесса.

Глава 7

Корректировки курса

В начале нового года советский пресс-корпус приготовился к тому, что американцы подытожат свои обвинения против нацистских организаций. Борис Полевой скрепя сердце настроился на возвращение во Дворец юстиции с его тусклым зеленым освещением, где каждый день на репортеров обрушивались свидетельства, заставлявшие, по его словам, «содрогаться»[684].

На праздниках Полевой ненадолго уехал из Нюрнберга в поездку по Западной Европе с группой югославских корреспондентов – короткая передышка, которая вскоре вспоминалась «как некий полузабытый сон». На момент его возвращения в замке Фаберов все еще стояла огромная рождественская елка, хотя он сразу заметил, что с нее сняли самые нарядные украшения[685]. Всеволод Вишневский в течение этого перерыва оставался в Нюрнберге: по его словам, было «вряд ли целесообразно» «лететь в Москву… уставать, лететь обратно», когда он мог посвятить время погружению в материалы процесса[686]. Он принялся изучать прошлое подсудимых для советского обвинения и написал короткие биографические очерки для советской прессы. Во время зимних каникул некоторые его статьи появились в «Правде», напомнив советским людям, что Константин фон Нейрат ответственен за массовые убийства в чешской деревне Лидице, а Ханс Франк планировал к 1950 году очистить Польшу от всех поляков[687].

Пламенный коммунист Вишневский был знаменит в Советском Союзе и хорошо известен в левых кругах Европы. Десятилетием раньше Сталин посылал его во Францию и Испанию как культурного представителя антифашистского Народного фронта. В Париже он общался с Джеймсом Джойсом и Пабло Пикассо и присутствовал на премьере советского фильма «Мы из Кронштадта», для которого написал сценарий. (Фильм был основан на его пьесе об обороне Петрограда в 1919 году.) В Мадриде он написал текст для документального фильма «Испания» об испанской гражданской войне, смонтированного из хроникальных съемок Кармена[688]. Илья Эренбург, который был с Вишневским в Мадриде, назвал его «человеком чрезвычайно эмоциональным; чем-то он напоминал хорошего испанского анархиста. Когда он начинал говорить, он сам не знал, куда его занесет и чем он кончит»[689]. Во время Второй мировой войны тембр и интонации голоса Вишневского стали хорошо знакомы ленинградцам: он выступал по радио с вдохновляющими речами, призывая к стойкости жителей блокадного города[690]. В бытность драматургом Вишневский был постановщиком спектаклей-инсценировок на судебные темы. Теперь он изучал подсудимых в нюрнбергском зале суда и воображал их последнее действие: казнь через повешение. И был твердо намерен сделать все от него зависящее, чтобы она состоялась.

* * *

В среду 2 января, когда Трибунал вновь собрался, Вишневскому, Полевому и остальным советским корреспондентам пришлось воскресить в памяти ужасы войны на оккупированной территории Советского Союза. Американские обвинители начали с того, что представили новые доказательства вины гестапо и СС, подробно рассказав об убийствах евреев и коммунистов в России и Украине. Американский помощник обвинителя Роберт Стори зачитал леденящие кровь показания Германа Фридриха Гребе, который во время войны работал управляющим филиалом немецкой строительной фирмы в Украине. Он описал, как части СС и украинская полиция совместно штурмовали еврейское гетто в Ровно в июле 1942 года, вытаскивая людей из постелей посреди ночи и загоняя в товарные вагоны, как скот. «Вагон за вагоном были заполнены в то время, как беспрерывно раздавались крики женщин и детей, удары хлыстов и выстрелы из винтовок, – читал Стори. – Женщины несли своих мертвых детей на руках. Некоторые дети тащили к поезду за руки и ноги тела своих родителей». В тот день помощник американского обвинителя Уитни Р. Харрис начал резюмировать доказательства обвинения против Эрнста фон Кальтенбруннера, единственного эсэсовца