Помощники обвинителя Роберт Стори и Уоррен Ф. Фарр говорили о преступлениях руководящего состава НСДАП, СА, СС, Имперского кабинета и гестапо[667]. Свидетельства против СС особенно удивили советских корреспондентов. Полевой узнал, что эсэсовцы были не только убийцами, но и инженерами, изобретателями всякого рода приборов и машин для массовых убийств. «Инженеры-строители и инженеры-механики, облеченные в черную форму, чертили проекты газовых камер, печей-крематориев, машин для дробления костей», – вспоминал он потом в своих мемуарах. Одной из самых страшных машин, по его словам, был газовый фургон[668].

* * *

Во вторник 20 декабря Трибунал проголосовал за то, чтобы уйти на рождественские каникулы. Советские представители публично жаловались, что эта пауза неоправданно прерывает ход процесса, но были благодарны, что им дали время поработать над своим обвинением. В середине того дня комиссия Вышинского собралась на последнюю встречу перед праздником и разработала план работы на следующие две недели. Горшенин и Рагинский должны были вернуться в Москву и встретиться с советскими руководителями. В их отсутствие советскую делегацию в Нюрнберге должны были курировать Маньковский и Александров (чьи действия больше не расследовали после отъезда Лихачёва). Они должны были обеспечить срочный перевод документов советского обвинения и в сотрудничестве с другими членами комиссии продолжить работу над вопросниками для перекрестных допросов подсудимых советскими обвинителями. Комиссия поручила им избегать вопросов, которые могли бы повлечь «программные выступления», – а кроме того, советовала исключить ожидаемые ответы[669].

Наконец, комиссия Вышинского раскритиковала Никитченко за то, что он не сумел убедить других судей дисквалифицировать бывших нацистов (таких, как Штамер и Зайдль) в качестве адвокатов защиты и не привлек Трайнина к работе Секретариата по изучению ходатайств защиты. Горшенин добавил, что ни Никитченко, ни Волчков не сообщили ему о трудностях, которые могли бы всплыть при выполнении приказов комиссии. Теперь Никитченко и Руденко должны были совместно с комиссией подготовить ходатайства в Трибунал об отводе нежелательных свидетелей[670].

Ил. 25. Политическая карикатура Бориса Ефимова «Проект оформления «рождественской елки» (Известия. 1945. 27 декабря). Из карикатурной серии Ефимова «Фашистский зверинец (из зала суда)». Елка украшена доказательствами нацистских преступлений. Подсудимые (слева направо): Геринг, Риббентроп, Кейтель, Йодль, Розенберг и Франк. Источник: коллекция Бориса Ефимова и «Не болтай!»

Приближался праздник, и в замке Фаберов появилась гигантская, пахнущая свежей хвоей рождественская елка, привезенная американскими военными из Баварских Альп. С ветвей елки свисали стеклянные шарики, игрушки, сушеные фрукты, орехи, бутылочки джина, виски и других алкогольных напитков. На страже перед елкой стояла большая фигура Санта-Клауса, доставленная из США[671]. Приход Рождества вдохновил Ефимова на одну из самых запоминающихся зарисовок подсудимых: Геринг, Риббентроп, Кейтель, Йодль, Розенберг и Франк печально смотрят из окон своих камер на чахлое дерево, «украшенное» планом «Барбаросса», планом «Грюн» и другими планами ведения агрессивной войны.

Нюрнберг опустел на время рождественских каникул. Некоторые советские корреспонденты, в том числе Полевой, направились в поездки по Европе, организованные для советской прессы. Другие, например Михаил Куприянов, Порфирий Крылов и Николай Соколов, улетели в Москву по распоряжению «Правды», чтобы лично сделать доклады о Германии, о ходе процесса и о повседневной жизни в Нюрнберге[672]. Горшенин по возвращении в Москву обсудил с Вышинским и другими членами комиссии Политбюро советское обвинение. Тем временем по запросу Вышинского НКИД подготовил для советских обвинителей пакеты материалов, посвященных определенным темам. В пакет о «расовой идеологии немецкого фашизма» входили нюрнбергские расовые законы, а также цитаты, подобранные из речей нацистов и книги Розенберга «Миф XX века». Советские представители готовились поднять в суде тему немецкого антисемитизма[673].

Перерыв дал советской стороне шанс подвести итог своим успехам и провалам в Нюрнберге. Советские информаторы своими отчетами в Москву тоже вносили вклад в этот процесс. Михаил Долгополов, редактор Совинформбюро и специальный корреспондент «Известий», 30 декабря направил Лозовскому семистраничное послание, в котором указал на самое уязвимое место – несостоятельность советских представителей в сравнении с мастерством американских. Этот отчет вызвал в Москве немедленную реакцию. Копии были посланы вверх по советским инстанциям; Молотов (который все еще страдал от сталинской критики его неспособности защитить советские интересы за рубежом) призвал быстро и решительно взяться за проблемы, поднятые в этом письме[674].

В основном Долгополов не сообщил Москве ничего нового. Линии связи между Нюрнбергом и Москвой работали отвратительно; советские корреспонденты неделями не получали московских газет и не имели в своем жилище ни одного радиоприемника. Другие же делегации получали свежие газеты и журналы из Лондона, Парижа и Нью-Йорка и выкладывали их в пресс-лагере для всех. Американцы не верили, что советские корреспонденты могут работать в таких условиях, и Долгополов подчеркивал, что их скептицизм вполне обоснован. Советские сотрудники, по его словам, «находились в состоянии полной дезинформации» и не могли ответить на вопросы западных корреспондентов по поводу статей о Советском Союзе, появлявшихся в западной прессе. Он ясно дал понять, что советская делегация упускает драгоценную возможность популяризовать на Западе московскую точку зрения[675].

Долгополов писал о постоянной нехватке опытных советских переводчиков – а эта проблема стала опаснее, чем когда-либо раньше. Он сообщал, что «подавляющее большинство» советских переводчиков пытаются экспромтом переводить на русский речи обвинителей и судей и заявления адвокатов[676]. Синхронный перевод создавал ранее незнакомые трудности всем делегациям. Даже самые талантливые переводчики иногда запинались, когда кто-нибудь делал неожиданное заявление, когда адвокат или судья задавал вопрос или когда свидетельство было особенно шокирующим[677]. Но советским переводчикам было сложно переводить даже самые элементарные судебные высказывания. Долгополов подчеркивал, что все «говорят об этом»[678].

По словам Долгополова, советская сторона терпела поражения на нескольких фронтах в борьбе за то, чтобы представить миру свою страну в лучшем свете. Американские оккупационные власти устроили кинотеатр для международного пресс-корпуса, а советские власти ничего подобного не сделали и теряли шанс показать великие советские фильмы. Особенно обидно было то, что советский вспомогательный персонал не умел произвести хорошее впечатление из-за своей потрепанной внешности. «Одеты наши сотрудницы настолько плохо и выглядят так неважно, что американцы и англичане, иронизируя, отпускают по их адресу различные шуточки», – сообщал Долгополов. Если Советский Союз хочет посылать своих граждан на крупные международные мероприятия вроде Нюрнбергского процесса, важно уделять внимание их внешнему виду[679].

Переходя к более общим вопросам политики и пропаганды, Долгополов поделился ходившими в американской оккупационной зоне слухами об арестах и депортациях в СССР. Однажды на выходных он с некоторыми советскими коллегами посетил Мюнхен и услышал рассказы