Но Том хотел, чтобы мама вернулась. Он устал от общества отца.

Хотя он и готов был покинуть остров, он знал, что будет двигаться дальше и дальше, но никогда не почувствует себя в безопасности, всегда будет бояться мужчин и не доверять себе самому в отношении женщин. Снова, как обычно, вернулся застарелый страх. Невозможно было убежать оттого, что случилось, — никогда. Он прожил большую часть жизни в шкафу и теперь ощущал себя усталым и зажатым. Он жаждал света и простора. Но снова и снова натыкался на жестокость отца. Кем можно стать с такой-то наследственностью? Невозможно измениться, если тебе не показали других вариантов.

Потом он повернулся и увидел, как дядя выходит из магазина. Малькольм выглядел слегка сутулым и потрепанным в своей старой ветровке. Холщовая сумка Хизер свисала у него с плеча. Он теперь казался Тому таким родным. Увидев племянника, Малькольм улыбнулся, и Том помахал ему рукой. Он сам удивился, с каким облегчением пошел ему навстречу.

8

Через три дня Малькольм стоял с Томми на пристани и смотрел на приближающийся паром. Несколько машин ожидало посадки, других пеших пассажиров, кроме Томми, не было видно.

Этот паром был больше обычного — так Томми сказали в кассе. Обычный паром сломался. И теперь, когда он подходил к берегу, казалось абсурдным, что такой огромный корабль перевозит всего несколько человек.

— Тебе нужны деньги? — спросил Малькольм, злясь на себя за то, что не подумал об этом раньше. — Пока ты не обустроишься. Я могу помочь.

Томми покачал головой.

— У меня кое-что отложено. Со мной все будет в порядке. И у меня есть друг, из университета, я могу пожить у него неделю или две, пока не найду жилье. — Заметив удивленное выражение лица Малькольма, он улыбнулся. — Да, у меня все-таки есть друзья.

— Конечно же, есть, — поспешно сказал Малькольм. Они смотрели, как швартуется паром, неповоротливый и механический. На Литте он выглядел так же неуместно, как высотный дом.

— Ты вернешься, если ничего не получится? — спросил Малькольм.

— Да, вернусь.

— Хорошо, — кивнул Малькольм. — Замечательно.

Не глядя на него, Томми добавил:

— Думаю, я в любом случае еще приеду ненадолго. Может быть, летом.

— Ну, — Малькольм старался говорить так же буднично, как и Том. — Я приготовлю тебе комнату.

Носовые ворота раскрылись, и показалось несколько автомобилей. Островитяне возвращались из Обана, нагрузив машины покупками. Потом выехал фургон Королевской почты. Единственным пешим пассажиром, сошедшим с палубы, был Росс. Он остановился рядом с ними.

— Уезжаешь, Томми?

— Да.

— Но ты скоро вернешься?

— Ну, — кивнул Томми. — Наверное, летом.

— Молодчина, — ответил Росс и похлопал Томми по плечу. В этот момент Малькольм простил Россу все те случаи, когда он его раздражал. Росс улыбался, лицо его было открытым и обветренным. — Здорово было тебя увидеть, — сказал он Томми. — Малькольм, ты зайдешь сегодня в бар?

— Зайду пропустить стаканчик.

— Отлично, — сказал Росс, уходя. — Ладно, тогда увидимся позже.

Когда Росс ушел, они помолчали, затем Малькольм произнес:

— Что ж, я думаю, тебе пора садиться на паром.

— Не хотелось бы опоздать. — Томми закинул рюкзак на плечо и сунул руки в карманы. Он явно чувствовал себя неловко.

— Спасибо за все, — поблагодарил он.

Малькольм кивнул.

— Береги себя. — Он сознавал, что этого недостаточно, что он должен сказать Томми что-то еще. Но ему всегда было так трудно выразить свои мысли.

— Ты тоже, — ответил Томми. Они посмотрели друг на друга несколько секунд. — Ладно… пока. — И он собрался уходить.

— Томми, — произнес Малькольм и дотронулся до его руки. — Это… — Он в сомнении замолчал. — Ты, наверное, сам знаешь. Но ты совсем не похож на своего отца.

При этих словах его племянник замер. А через секунду кивнул и слегка улыбнулся.

— Спасибо. Я не хочу быть на него похожим.

Малькольм стоял на берегу и ждал, пока Томми покажется на палубе, чтобы попрощаться. Он помнил, как Хизер с Томми уплывали двадцать лет назад, как он махал ему рукой на прощанье. В Глазго их ждала Джилл, она забрала Томми, а Хизер вернулась в одиночестве на Литту. Томми, маленький, бледный и насупленный, не помахал тогда в ответ. И кто бы его за это упрекнул?

Малькольм как никогда остро ощутил, как бы он хотел, чтобы Хизер была жива и снова встретилась с Томми. Она была бы так счастлива. Но нельзя все время оглядываться на мертвых. Жизнь — это тяжелая битва, длинная, темная ночь, и нам следует быть благодарными за то, что остался кто-то, кого можно любить.

Когда Том поднялся на борт, паром показался ему до смешного огромным, еще больше, чем раньше. Он был почти пуст. В ожидании отплытия Томми бродил из салона в салон. Все они были пустые и почти не отличались друг от друга, везде был один и тот же клетчатый ковер. Это было немножко похоже на конгресс-центр: вереница больших покинутых залов с большими окнами, где стоял в одиночестве Том, окруженный морем.

В нижнем салоне он столкнулся с пожилой парой, у каждого по чашке кофе. Том, кажется, не знал, кто это, но на всякий случай ушел, потому что не хотел, чтобы они с ним заговорили. Он купил себе кофе на стойке у человека, который был так стар, что Том боялся, что он не вынесет путешествия. Наконец, почувствовав дрожь запущенных двигателей, он вышел на палубу, чтобы посмотреть на остров, от которого они отплывали.

Он с удивлением обнаружил, что Малькольм все еще стоит на том же месте на берегу, и быстро помахал ему рукой. Малькольм помахал в ответ, но остался стоять, наблюдая за тем, как паром неспешно удаляется от острова.

Том глубоко вдыхал свежий соленый воздух. Он ясно помнил, как уезжал с острова в первый раз, как сжимал руки на холодном поручне, как стоял рядом с Хизер и с яростью думал, что никогда не вернется. Или ему только казалось, что он это помнил, но, в конце концов, на что можно положиться? Многие из его воспоминаний были, должно быть, неточными или приукрашенными, как и у всех, — память соединяет разрозненные кусочки в осмысленную картинку, рассказывая нам самим историю нашей жизни.

Фигура Малькольма все уменьшалась, берег расплывался, уступая место открытому пространству воды. Том смотрел на бакланов, летавших туда и сюда над черными скалами дальше вдоль берега. Островитяне никогда не благоговели перед морем, хотя оно и ограничивало пределы их существования. Но они всегда отворачивались от него, обращая взоры на землю. Наверное, это было вовсе не слабостью, а