— Нужна помощь?

— Нет, я справлюсь. — Том кивнул и понес миску к столу. Он уже проглотил пару ложек, когда Малькольм добавил: — Но от компании не откажусь.

Они отправились через полчаса. Том глядел на пейзаж из окна машины и спрашивал себя, что же он чувствует, но ответа не находил — внутри у него было молчание, как будто вся энергия ушла на то, чтобы признаться. Он обнаружил, что не против такого чувства: это не было умиротворение, но эффект был похожим.

Когда они доехали до восточной стороны острова, начало моросить.

— Ты помнишь, как Никки любил дождь? — неожиданно спросил Малькольм.

Том с облечением понял, что и правда помнит.

— Он пытался вытащить меня с собой на улицу, как только начинался дождь. Странный ребенок.

— Ты предпочитал солнце.

— Конечно. Я был нормальным.

— Никки возвращался насквозь мокрый, и ваша мама была в отчаянии.

Том снова посмотрел в окно на серое море, простиравшееся впереди за пеленой дождя. Бет тоже любила воду. Она любила шлепать по берегу, а он или Никки ее держали. Теперь к Тому возвращались эмоции: в груди возникла тупая, ноющая боль.

— Я никогда не понимал, — промолвил он, — почему он меня оставил в живых. Почему не искал меня? Никки был его любимчиком, а Бет всего-навсего младенец. Почему он пощадил меня, а не их?

— Я не знаю, — ответил Малькольм. — Но не думаю, что это было милосердие.

— Я никогда это так и не ощущал. — Он наблюдал за тем, как меняется пейзаж за окном по мере приближения к Орсэгу, как исчезают холмы и появляются дома. — Я не знаю, как с этим жить.

Малькольм молчал. Наконец, когда уже показалась гавань, он произнес:

— Я тоже. Так и не смог придумать.

В магазине их весело приветствовала Кэти. Потом она убежала на почту, посадив Тома за кассу, с которой он не умел обращаться, а Малькольм занялся полкой. Том оперся на прилавок и стал смотреть, как дядя выпрямляет погнутый кронштейн.

— Думаю, мне скоро нужно уезжать, — сказал он. — Назад на большую землю.

Малькольм на секунду остановился.

— Спешить некуда.

— Знаю. Но я не могу оставаться здесь вечно.

— Почему бы и нет?

Том улыбнулся:

— Из меня вышел бы плохой фермер, Малькольм. И потом, мне нужно с собой разобраться. Нельзя без конца это откладывать.

Малькольм кивнул. Он аккуратно привинтил кронштейн обратно.

— Какой у тебя план?

— Наверное, отправлюсь в Глазго, — сказал Том. — Там должно быть не очень трудно найти работу. Я не привереда.

— Ну. Хорошо. Но все-таки спешить некуда, так ведь? Послоняйся тут еще пару дней.

— Да. — Но он знал, что должен ехать. — Приготовим сегодня пасту? Я могу опять сделать грибной соус.

— Хорошая мысль. — Малькольм поднял полку. — Не подержишь другой конец?

Том подошел к нему, и вместе они стали водружать полку на починенные кронштейны.

— Томми, ты слишком задрал свой конец, — сказал Малькольм после нескольких безуспешных попыток. — Так не пойдет.

— Это ты слишком опустил свой, — возразил Том, отчего дядя весело фыркнул.

— Просто чуть-чуть опусти ее, ладно? — попросил Малькольм. — Нет, не так сильно. — И в итоге с легким раздражением воскликнул: — Отойди и дай я сам сделаю! Ты мешаешь больше, чем помогаешь.

Том подчинился и послушно отошел, а через минуту полка была на своем месте.

В этот момент вернулась Кэти. Она осмотрела работу и лучезарно им улыбнулась:

— Как новенькая. От вас, мужчин, бывает иногда толк. Спасибо вам.

— Ну, — сухо ответил Малькольм. — Томми мне очень помог.

Пока Малькольм болтал с Кэти и складывал в корзину продукты, Том поглядел в окно и увидел, как около почты остановилась машина. Когда из нее вылезла Фиона Маккензи, он задумался, а потом предупредил Малькольма:

— Выскочу на минутку на улицу. Скоро вернусь. Он нагнал Фиону у ступенек почты.

— Фиона, — крикнул он, чтобы привлечь ее внимание. От неожиданности она подпрыгнула. — Извините. Я просто… хотел поздороваться.

— Привет, — ответила Фиона довольно холодно, бросив на него короткий взгляд и снова уставившись на дверь почты.

Видя, что она сейчас уйдет, Том быстро выпалил:

— Послушайте, я хотел извиниться за тот вечер. Извините за мою грубость. Это было недопустимо.

Он думал, что Фиона не собирается отвечать, но тут она кивнула и сказала:

— У всех бывают трудные дни.

Том попытался ей улыбнуться:

— У меня их, кажется, немало.

Фиона колебалась. Она наполовину повернулась к лестнице, но затем остановилась и снова на него посмотрела.

— Ты же понимаешь, тут нет ничего личного.

— Да.

— Просто людям трудно тебя здесь снова видеть.

Том взял себя в руки, с усилием кивнул и произнес сдержанно:

— Нелегко ворошить старое. То, что сделал мой отец, — я знаю, это каждого коснулось.

— У нас у всех есть свое бремя, — ответила Фиона. И, нахмурившись, добавила: — Но это правда, что мы все заблуждались на его счет.

— Да.

— И действительно, — продолжала она сухо, — кое-что можно было сделать по-другому.

— Да, — повторил Том. Он тщательно взвесил то, что собирался произнести. — Но правда и то, что виноват только он один.

Он сразу же пожалел о сказанном, потому что Фиона, казалось, вот-вот расплачется.

— Ну, — подтвердила она. — Это правда.

Но Том подумал, что в выражении ее лица было что-то странное. Он попытался утешить ее:

— Я знаю, вы с моей мамой были подругами. Я хотел вас поблагодарить за это. Уверен, она ценила эту дружбу.

Фиона кивнула и поспешила прочь. Том удивился, что она выглядела такой ошарашенной.

Он не хотел сразу возвращаться в магазин и спустился к гавани, радуясь ощущению мороси на лице. Вдалеке сквозь туман он мог различить Джуру. Он вспоминал, как в детстве они с Никки стояли здесь и соревновались, у кого будет больше блинчиков. Обычно выигрывал Никки, но когда получалось у Тома, брат всегда великодушно говорил: «Отлично вышло, Томми. Хороший бросок!»

Том представлял, каким бы вырос Никки.

Он осторожно попытался вызвать в памяти лицо мамы, вспоминая старую фотографию, — это было почти все, что у него от нее осталось. Привлекать к себе все внимание, помещать себя в центр всего — таково было отцовское наследство. Несколько лет назад Том все-таки просмотрел новости. Он читал только пару первых абзацев. И всегда все было посвящено отцу: его предполагаемой любви к семье, его преданности местному сообществу, рассуждениям на тему возможных мотивов и того, почему он «сорвался». А мама Томми была вычеркнута, вместо ее лица были лица других убитых женщин — беспомощной жертвы, замученной святой,