Шрифт:
Закладка:
Эта сочинская сходка подробно и ярко описана Сергеем Хрущевым в книге «Пенсионер союзного значения». В августе 1964 года о зреющем заговоре против Никиты Сергеевича его предупреждал Василий Галюков, охранник Игнатова. Вот что Галюков рассказывал тогда о встречах и разговорах на даче своего шефа:
«Организация застолья была одной из моих обязанностей во время нашего совместного отдыха. Собрались гости. Стол накрыли на веранде. Коньяк, осетрина, икра, шашлык — все как обычно. Кроме Титова, пришел Чмутов, председатель Волгоградского облисполкома, и еще несколько человек, кто, я сейчас и не припомню. Меня тоже пригласили за стол. В перерывах между тостами Игнатов много вспоминал о своей работе в Ленинграде. Чмутов и другие рассказывали анекдоты о Хрущеве. Все громко смеялись. Ничего подозрительного в этом не было — собрались, выпили, поболтали и разошлись.
Игнатов остался доволен встречей. Несколько раз во время прогулок он возвращался к разговору о Титове.
— Очень хороший человек Титов, нужный нам, стоящий, — говорил Игнатов.
Август близился к концу.
Двадцать девятого Игнатову вдруг позвонил Брежнев. Я присутствовал при этом разговоре. Брежнев сказал, что раз Игнатов отдыхает в Сочи, то он его просит на пару дней съездить в Краснодар для участия в торжествах по случаю награждения объединения “Краснодарнефтегаз” Северо-Кавказского совнархоза орденом. Игнатов с готовностью согласился.
— Заодно прощупаю Георгия, — пообещал он. (Георгий — это секретарь Краснодарского сельского крайкома партии Георгий Иванович Воробьев, давний знакомый Игнатова.) — Леня, у меня были Титов с Чмутовым. Выпили немного, языки по-развязались. Их слова говорят сами за себя. Они отражают общее настроение. Однако меня беспокоит Грузия. Числа десятого сентября вернусь из отпуска и думаю съездить в Тбилиси. Надо там поработать.
— А что тебя в Грузии беспокоит?
— Прочитал я в газетах письмо какой-то стодвадцатилетней колхозницы в адрес Никиты Сергеевича. Это неспроста. Видно, они там не понимают ситуации.
— Только-то? Пусть это тебя не беспокоит, — успокоил его Брежнев.
— Так это твоя работа? Тогда другое дело, — обрадовался Игнатов. — Есть еще кое-что. Говорил с Заробяном из Армении, он настроен хорошо. Наш человек, Леня, но об одном я тебя прошу: все надо сделать до ноября.
Они еще немного поговорили о погоде, об охотничьих успехах Леонида Ильича, и Игнатов положил трубку. Он радостно улыбался: было видно, что разговор пришелся ему по душе.
Я забыл сказать, — спохватился Галюков, — сразу по приезде в санаторий Николай Григорьевич предупредил меня, что во время отпуска собирается съездить в Грузию, Армению, Орджоникидзе и еще куда-то.
— Скучно сидеть на одном месте, — пояснил он. Однако поездка все откладывалась.
— Подожди, не время, — отмахивался он, когда я напоминал, что надо побеспокоиться о билетах.
В Краснодар мы выехали 30 августа, на следующий день после разговора с Брежневым. Остановились в крайкомовском особняке. Вечером того же дня приехали гости — БАЙБАКОВ [здесь и далее выделено нами. — В. В.], Качанов, Чуркин и другие руководители. Сели ужинать. За ужином разговор крутился вокруг завтрашнего митинга по случаю награждения. Подробно обсуждали процедуру. Наконец все разъехались. Ужином Игнатов остался недоволен. Видимо, настроение ему испортило отсутствие Воробьева, он так и не приехал.
— Гордится. Не едет… — бурчал он.
— Что ж тут такого особенного? Конец августа, самая уборка, а у них туго с планом по хлебу. Наверное, носится по районам, — попытался я успокоить Игнатова, но он только махнул рукой.
31 августа состоялся митинг, на котором Николай Григорьевич как Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР вручил орден. Как обычно, после митинга был большой банкет для местного партийного и советского актива. Оттуда мы вернулись в особняк. С нами в машине ехали Качанов и Чуркин. Они проводили Николая Григорьевича до дверей, распрощались и уехали.
Вскоре подъехал Трубилин — председатель крайисполкома. Они с Игнатовым стали дожидаться Воробьева, который провожал уезжавшего в тот же день секретаря Саратовского обкома Шибаева. Часам к одиннадцати вечера приехал Воробьев. Посидели они втроем в доме несколько минут, и Игнатов с Воробьевым вышли в парк, примыкающий к особняку. Трубилина с ними не было, он остался в доме. Я пошел его искать — он сидел в комнате один, расстроенный. Видно, ему тоже хотелось принять участие в разговоре. Вдвоем с ним мы стали дожидаться возвращения Игнатова с Воробьевым. Выпили по рюмочке коньяку. Я затеял разговор об успехах края, награждении, но Трубилин отвечал вяло, видно было, что мысли его там, в парке. Время тянулось медленно. Прошел час, второй. Игнатов с Воробьевым всё гуляли. Для Игнатова это было очень необычно: как правило, он ложился спать в одиннадцать часов, и должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы заставить его изменить своим привычкам.
В час ночи Трубилин начал нервничать, несколько раз подходил к двери, ведущей в парк, пытался разглядеть гуляющих. Потом не выдержал и отправился их искать. Вскоре он вернулся еще более мрачный.
— Всё гуляют. Мне завтра работать. Поеду домой спать. С ними я попрощался, — ответил он на мой немой вопрос. Трубилин вызвал машину и уехал. Я тоже отправился спать: после банкета у меня слипались глаза. Игнатов с Воробьевым продолжали кружить по дорожкам парка.
О чем они говорили, я не знаю. На следующее утро Воробьев приехал опять. Мы только встали. С ним был новый гость — Миронов из Ростова. Чуть позже приехал БАЙБАКОВ. Все вместе сели завтракать. БАЙБАКОВ после завтрака заторопился по делам и уехал, а остальные пошли гулять в парк. Завязался оживленный разговор. Мне было видно, как Игнатов что-то доказывает, а остальные молча слушают…»
Рассказ Галюкова Сергею Хрущеву совпадает с воспоминаниями других участников сочинских «консультаций». От них мы знаем, что после первого застолья, утром следующего дня, Воробьев и Качанов поехали в Пицунду, где в то время проводил свой отпуск Хрущев. Качанов впоследствии рассказывал Байбакову:
«Хрущеву доложили, что приехали такие-то, привезли двух индюшат, вина… а он нас не принимает. Два часа сидели на первом этаже особняка в ожидании приема, не зная, что и подумать. Когда Хрущев наконец