и только его одного, кликушески разаблачая его культ, Хрущев <…> отводил обвинения прежде всего от себя. <…> Именно он известен массовыми “московскими процессами” над “врагами народа", разоблачениями и расстрелами, в которых он был одной из самых ответственных инициативных фигур. Это он — главный зачинщик массового террора на Украине, где был первым секретарем ЦК партии и требовал еще больших репрессий. Это он скрывал голод на Украине, унесший жизни многих тысяч людей: громче всех и яростней всех разоблачал, арестовывал и казнил людей как глава страшных и главных на Украине и потом в Москве “троек”…»;

Не в восторге был Байбаков и от «хрущевской оттепели». В десятитомных воспоминаниях-ни разу о том, как менялась атмосфера в стране, как, постепенно освобождаясь от веры в непогрешимостъ партии и правительства, превозмогая долголетнюю немоту, советский человек заговорил и начал задавать вопросы, которые общество задавало самому себе: что с нами? Почему мы такие? Во что верим? Куда идем? Любая стихийная дискуссия по такого рода вопросам до 1953 года модерировалась 58-й статьей;

УК РСФСР (контрреволюционная агитация и пропаганда), и Байбаков, судя по некоторым его высказываниям, считал, что так и надо. Лишь однажды встречаем в его мемуарах словосочетание «хрущевская оттепель». Но звучит оно как обвинение: «Таков человек и деятель — Никита Сергеевич Хрущев, предшественник и один из ранних разработчиков “перестройки” под псевдонимом “хрущевская оттепель”». Здесь заодно и Горбачеву достается.

Ну и конечно, Байбаков предъявлял Хрущеву счет за совнархозы: «Они тянули “одеяло” экономики каждый на себя. Это и было то самое “местничество” — порождение децентрализации, ведущей к хаосу, а позднее, в ельцинское время — и к распаду». Вот и Ельцин недобрым словом помянут.

Разве мог не однажды пониженный в должности, не раз подвергнутый публичному разносу, обидно сосланный в провинцию человек относиться к Хрущеву иначе, чем с глубокой неприязнью и нежеланием признавать хоть что-то хорошее из того, что тот сделал? Оказалось, мог: «Несмотря на то, что он меня “шарахнул”, я по-прежнему отношусь к нему уважительно, все-таки первые пять лет его государственной деятельности были очень активными и плодотворными». Далее перечисляются целина, мелиорация Голодной степи Узбекистана… «А вопросы строительной индустрии? А коренная реконструкция железнодорожного транспорта? Это же нешуточное дело! Страну, в которой 95 процентов перевозок осуществлялось на паровой тяге, перевели на тепловозно-электровозную тягу в течение 15 лет. Только за один 1970 год на этом было сэкономлено около 130 миллионов тонн угля».

Не сказать, что очень щедро, но должное Хрущеву Байбаков все же отдал.

Итоговый же баланс хрущевских достижений и провалов, побед и неудач получился у главного плановика СССР глубоко отрицательным: «Подлинное его лицо, которое он тщательно прятал от всех, мы узнаем только сейчас. <…> Исторический грим смыт с лица этого человека, миф о его добрячестве развеялся, остались одни его дела, порой нужные, но и жуткие, и отвратительные по своей сути и лжи».

Признавал ли Байбаков, что возможность в таком тоне отзываться о главе Советского государства, пусть даже ушедшем, ему обеспечили Хрущев и хрущевская оттепель?

Часть III.

«Леонид Ильич, я на этой должности уже работал»

Не зовут на разговор, ничего не предлагают

Зимой 1964 года Комитет нефтяной промышленности при Госплане СССР (его главой, напомним, был Байбаков) принял решение начать добычу нефти на Мегионском месторождении. Оно было открыто 21 марта 1961 года. В этот день забил нефтяной фонтан из первой скважины на территории Югры. Открытие сделала геологоразведочная экспедиция под руководством Фармана Салманова. Свой успех он без ложной скромности сравнивал с полетом Юрия Гагарина.

Летом 1964-го Байбаков отправился в те края: «До сих пор помню атаки комаров и гнуса, от которых не спасали ни накомарники, ни дымокуры. Целые тучи насекомых не давали работать буровикам, буквально терроризируя их. <…> Между прочим, укусы комаров не миновали и наших гостей — председателей Госпланов стран — членов Совета экономической взаимопомощи во время их поездки в Западную Сибирь. Через несколько месяцев после этой поездки председатель Госплана Чехословакии Гула Вацлав прислал мне большой ящик специального препарата в аэрозольной упаковке для борьбы с комарами, который он назвал “Антитюмень”».

Доктор геологоминералогических наук, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, главный геолог «Главтюменъгеологии» Фарман Курбан оглы (Курбанович) Салманов. 1 января 1987. [РИА Новости]

Побывал Байбаков на буровой, где работали вахтовым способом. Посмотрел, как живут буровики.

Жили они в домиках на колесах. В одном из таких домиков находилась столовая. Он обратил внимание на меню. Удивился, что преобладают мясные блюда. «Что же это, товарищи, Сибирь так богата рыбой, столько озер, рек вокруг, рыбалка отличная, а вы едите одно мясо. Ели бы рыбу почаще, она содержит фосфор, полезный для организма». — «А нам светиться некогда, работать надо…»

Буровики, геологи… Перелеты с одного месторождения на другое… Нельзя сказать, что эта «нефтяная» круговерть встреч, совещаний, планов, отчетов тяготила его. Нет, то была его стихия, в ней он свободно дышал. И все же голову свербила мысль: а что дальше? Хрущев уже не у руля, но его, Байбакова, опала, кажется, не закончилась. Он все еще разжалованный. И не зовут на разговор, и ничего не предлагают.

Возвращение в госплан

В начале октября 1965 года Байбакова позвал к себе Л. И. Брежнев.

Войдя в кабинет первого секретаря ЦК, Байбаков увидел, что там уже находится один посетитель — председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин. Он тоже принял участие в беседе.

— Возвращайся в Госплан, — сказал Брежнев так, словно вопрос был давно решен.

Байбаков попытался мягко отказаться, сославшись на то, что в этой должности уже работал и был освобожден как не справившийся…

— Иди и работай, — сказал Брежнев, — о твоих способностях не тебе судить.

Косыгин, в свою очередь, заметил:

— Работая в совнархозе пять лет, вы приобрели опыт, это солидная школа управления отраслями промышленности и сельским хозяйством, такой опыт важен для руководителя Госплана.

Байбаков продолжал отказываться, мол, слишком долгий перерыв в этой работе, трудно включаться в тяжелое дело.

Разговор происходил за чашкой чая. Брежнев рассказывал о сложной ситуации в стране, о необходимости усилить централизацию управления и планирования, так как предстоят ликвидация совнархозов и восстановление министерств.

— Не только я, но и другие товарищи, — сказал Брежнев, посмотрев на Косыгина, — думали о вашем перемещении. А то, что вас сместили, — это не оттого, что вы не справились