Карина мрачно усмехнулась. Кто бы сомневался, что Олег все партии знает вдоль и поперек – после стольких часов репетиций, когда вылизывалась каждая нота, оттачивался любой штрих.

Из комнаты выглянула Леля, нос ее распух, глаза покраснели. И она, и Олег смотрели на Карину с ожиданием и надеждой, точно та была третейским судьей.

– Вот что, – она безнадежно махнула рукой, – пусть поступает как хочет. В конце концов, он взрослый человек и отдает себе отчет в том, что творит.

– Да ты что, Кариша! – всхлипнула Леля. – Он не может ехать!

– Но и не ехать он тоже не может, поэтому перестань, не реви.

Карина увидела, с какой нежностью и благодарностью посмотрел на нее Олег.

Бесполезно его удерживать и уговаривать – только нервы напрасно трепать и ему, и себе, а, главное, Леле. Без оркестра он чувствует себя выброшенным из жизни, несчастным, лишенным самого главного, необходимого. Значит, пускай летит в свой Хабаровск, а она, раз их сольная программа сорвалась, останется в Москве и будет ухаживать за Лелей. Хору концертмейстер нужен лишь на репетиционный период, концерты он поет под оркестр или а капелла.

– Перестань, – повторила Карина и погладила Лелю по плечу.

Та тихонько шмыгнула носом:

– Я этого твоего плешивого Михалыча больше на порог не пущу. Знала бы, что так будет, не звонила бы тете Рите.

– По-твоему, лучше, если бы рука у меня срасталась еще месяц? – попробовал пошутить Олег.

Он был одновременно доволен и смущен, тщательно пытаясь скрыть и то и другое.

– Когда тебе к врачу? – спросила Карина.

– В следующую пятницу. До поездки останется четыре дня – мне этого более чем достаточно, чтобы полностью восстановиться.

– Ладно. – Карина устало поплелась к двери. – Я пошла спать. Тема закрыта, не вздумайте больше спорить. Ясно?

– Ясно, – покорно произнесла Леля, вытирая глаза платочком.

46

Олегу действительно сняли гипс через неделю. Рентген показал, что кость срослась полностью.

Вечером того же дня он уже играл. Карина, наблюдавшая за ним, видела, что игра причиняет ему боль – лицо Олега было бледным, на лбу то и дело выступала испарина. Смычок не вполне слушался его, иногда проскальзывая по струне с шипящим звуком, и Олег упрямо, раз за разом, повторял трудные места из партий.

Карина пыталась уговорить его пока не давать на руку полную нагрузку, но тщетно. Так ничего и не добившись, она вышла из комнаты, чтобы не терзаться понапрасну.

В гостиной Леля, окончательно смирившаяся с неизбежностью Олегова отъезда, гладила его концертные рубашки.

Карина присела на диван, рассеянно глядя, как ловко она орудует утюгом, отпаривая каждую складочку.

За последние недели живот у Лели вырос необычайно, и хотя до родов ей оставалось не менее пяти недель, складывалось полное впечатление, что она уже на сносях.

– Давай поглажу, – предложила Карина.

– Сиди, – отмахнулась Леля, – я домашними делами обожаю заниматься.

– Но тебе же тяжело. И жарко – смотри, ты вся красная.

– Нисколько не тяжело. Лучше скажи, – она слегка понизила голос, – он там еще долго пилить будет?

– Кто его знает? – честно призналась Карина. – Пока не восстановит партии.

– Вот бешеный, – проговорила Леля с осуждением и восхищением одновременно, – я таких одержимых, как он, только однажды видела – девчонка у нас в балетном была, метр с кепкой, ни шага, ни пластики природной. Но как она пахала, Кариш, если бы ты видела! У станка по семь часов выстаивала, утром все еще спят, а она уже в зале, тянется. Знаешь, ничего ее не интересовало, ни танцы, ни кино, ни мальчишки. Только работа одна на уме была… – Леля вздохнула и повернула регулятор на утюге. – Сейчас – солистка в Мариинке, все главные партии на ней. А я – вот она, рубашечки глажу. – Она засмеялась, весело, добродушно, без тени зависти или сожаления, демонстрируя полнейшее удовлетворение собственной судьбой.

Звуки скрипки за стеной неожиданно смолкли.

– Ну вот, – обрадовалась Леля. – Устал-таки. Чай, не железный.

Как бы в подтверждении ее слов на пороге показался Олег. Вид у него был измученный, но довольный.

– Все, больше не могу. – Он стянул через голову свитер и плюхнулся на диван рядом с Кариной. – Вроде выходит нормально.

– Брамса не хочешь поиграть? – не удержавшись, съязвила она.

– Да нет, – Олег усмехнулся, – соло мне сейчас не одолеть. Слабо!

– Спасибо, что ты хоть это понимаешь.

Леля поставила утюг, придирчиво оглядела безупречно отутюженную рубашку, пристроила ее на плечики и сунула в шкаф.

– Кстати, забыла вам сказать – следователь звонил.

– Когда? – хором спросили Карина и Олег.

– Сегодня утром, пока ты к врачу ходил. Сказал, что суд будет через месяц, и этим мерзавцам впаяют на полную катушку.

– Михалыч постарался, – догадался Олег. – Он мне еще в больнице обещал, что так не оставит, подключит все свои связи.

– Очень нужны его связи, – фыркнула Леля презрительно. – Лучше бы оставил тебя в покое, тогда бы ты не сидел здесь белый, как мертвец. – Она с ожесточением принялась за следующую рубашку.

– Может, хватит? – Олег поморщился, прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана.

Леля демонстративно умолкла, обиженно поджав губы.

Карина вздохнула: с того самого дня, как Олег решил лететь в Хабаровск, подобные стычки между ним и Лелей происходили по сто раз на дню. Она устала быть буфером между ними.

Ей было жаль обоих – за этой жалостью Карина забывала о себе, о собственной боли от скорой разлуки с Олегом, от неопределенности в их отношениях.

Она так и не смогла решить, как поступит в скором будущем – осуществит ли свой план и уедет к Верке или останется здесь и будет дальше наслаждаться преступной, тайной любовью.

Предстоящий отъезд Олега спутал все карты, полностью выбил ее из колеи: получалось, что вместе им оставалось быть всего несколько дней. Потом он улетит, а когда вернется, Карины уже не будет – она поселится у подруги и станет нянчить ее малыша.

Это казалось немыслимым. Но еще более немыслимым было остаться и продолжать обманывать Лелю, которая вот-вот родит…

Олег сидел рядом с Кариной не двигаясь и, кажется, дремал. Она почувствовала, как бесконечно, безмерно соскучилась по нему, по его ласкам, объятиям, поцелуям – они не были вместе целую вечность, с тех пор, как приключилось несчастье с его рукой.

Карина с трудом заставила себя слегка отодвинуться, чтобы не прижаться к нему тесно, всем телом, прямо на глазах у Лели.

…Он, она, Леля. Невозможно разрубить этот узел, сплетенный намертво. Невозможно принять единственно верное решение. Нельзя уйти – и не