В шесть часов, закончив последний урок, она выглянула в коридор. Денис сидел на подоконнике, сосредоточенно отковыривая кусок краски от оконной рамы. Вся его поза выражала крайнюю степень безнадежности в удивительном сочетании с упрямством.

Зина вернулась в класс, взяла пальто, сумочку. Вышла, заперла дверь и решительно произнесла:

– Пошли.

– Куда?

– Проводишь меня. Заодно познакомишься с Илюшкой – пусть увидит, кто ему помог.

По тому, как просияло лицо Дениса, с какой поспешностью он спрыгнул с подоконника, Зина поняла, что сегодняшний вечер предрешен.

Но ей было уже все равно: она вдруг совершенно ясно осознала, что во всем мире у нее сейчас нет никого ближе этого угловатого, некрасивого и косноязычного подростка…

– …Вот так и живем. – Зина усмехнулась и кинула в урну очередной, уже третий по счету, окурок. Посмотрела на изумленную Карину и покачала головой:

– Осуждаешь, стало быть.

– Нет, что ты. Но просто… как-то… он ведь школьник!

– Ну, школьником ему осталось быть недолго, пару месяцев. А потом папаня его в институт пристроит – вот, глядишь, и студентом станет.

– И тебе нравится все это?

Зина задумалась на секунду, затем кивнула и вызывающе произнесла:

– Нравится. Знаешь, сколько раз пыталась с мужиками договориться по-человечески, сколько их у меня в доме перебывало – никому я толком всерьез нужна не была. Про Илюшку и говорить не приходится. А Дениска – он другой. Знаешь, как с ним играет, подарки таскает каждый день – то сладости, то игрушки. Меня вон одел-обул, правда, на свой вкус. – Она с усмешкой кивнула на свои сапожки, напоминающие Апеннинский полуостров. – Мы для него – главное в жизни. По крайней мере, пока, на данном этапе. И предки его в восторге, спят и видят, чтобы я продолжала в том же духе. Да ладно все обо мне. – Зина вынула из сумочки помаду и зеркальце, тщательно подвела губы. – Ты-то как? Что в школе новенького слышно?

– Я ушла оттуда, – сказала Карина, – три месяца назад.

– Правда? – рассеянно проговорила Зина, и Карина ясно увидела, что та не стремится к продолжению разговора.

Как бы в подтверждении ее догадки, Зина нетерпеливо переступила с ноги на ногу и, высунувшись за стеклянную стенку остановки, глянула на двери универмага.

– Ты куда-то спешишь? – спросила Карина.

– Я? Да нет. Видишь, вон там, – Зина махнула рукой в сторону стоянки, – тачка, зеленая такая?

– Иномарка?

– «Хонда». Моему папан на семнадцатилетие подарил. – Она достала из кармашка новенький брелок с ключами. – Водить-то ему еще не положено, вот я и катаю их с дружком. А вон и сами. – Зина встрепенулась и потянула Карину за рукав.

Та увидела, как из универмага выходят двое парней, самого обыкновенного вида, одетых в кожаные куртки и джинсы.

В каждой руке у них было по пакету, из которых торчали горлышки бутылок, концы колбасных палок и рыбьи хвосты.

– Вечеринка у нас сегодня, – все с той же странноватой улыбкой пояснила Зина. – Так что я пойду, ты уж прости, не обижайся.

– Я и не обижаюсь. – Карина улыбнулась.

– Звони, не пропадай. – Та махнула рукой и поспешила навстречу молодым людям.

Карина не отрываясь наблюдала, как все трое подошли к стоянке, о чем-то весело переговариваясь, не спеша открыли «Хонду», загрузили в салон пакеты, уселись сами. Фыркнул двигатель, и автомобиль умчался.

«А ведь я ничем не лучше Зинки, – решила Карина. – Пожалуй, даже хуже. В самом деле: ее старшеклассник абсолютно свободен, волен поступать как ему заблагорассудится. Никто по нему не страдает, как Леля по Олегу, и ребенка он никакого не бросил, наоборот – сумел стать близким человеком Илюшке, выросшему без отца».

Она тяжело вздохнула и отправилась на шоссе ловить машину.

45

Лекарство оказалось чудодейственным. Через два дня после начала его приема боли в руке у Олега прошли бесследно.

Он заметно воспрянул духом, повеселел и уже не просиживал на диване весь день с безучастным видом.

Михалыч наведывался ежедневно, и Карина начала опасаться, как бы ему не удалось уговорить Олега взять назад свое обещание.

Она уже вышла на работу и пропадала в капелле целыми днями, порой допоздна – к Хабаровску Любашин хор готовил отдельную, объемную программу.

Однажды, после особенно длительной и напряженной репетиции, продлившейся до восьми вечера, Карина, усталая, измученная долгой дорогой в общественном транспорте, подходила к дому с одной-единственной мыслью – принять душ и завалиться спать.

Она распахнула дверь подъезда и нос к носу столкнулась с дирижером. Вид у того был чрезвычайно довольный, и Карину это насторожило. Она решила, что молчать больше нельзя, пора объясниться с назойливым посетителем начистоту.

– Сергей Михайлович, – сказала Карина напрямик. – Я ведь знаю, зачем вы сюда ходите каждый день.

– Как зачем? – Тот старательно изобразил удивление, – Олежку навещаю.

– Вы его не просто навещаете, – с раздражением заметила она, – а пытаетесь уговорить поехать с вами в Хабаровск. Это ни в какие ворота не лезет. Вам должно самому быть понятно, что о гастролях в этой ситуации и речи быть не может.

– Но почему? – Дирижер смотрел ей прямо в глаза, спокойным, кристально чистым взглядом. – Если он будет себя неплохо чувствовать…

– Да как вы можете! – уже не сдерживаясь, закричала Карина. – При чем здесь «неплохо чувствовать»!

Щеки Михалыча вспыхнули и залились багровым румянцем.

Карина усилием воли заставила себя смягчиться и проговорила тише:

– Я вас прошу, не надо больше приходить.

– Поздно, – тихо произнес Михалыч.

– То есть? – Она непонимающе взглянула на него.

– Поздно. Олег уже согласился.

Мгновение они молча буравили друг друга глазами. Затем она, не говоря ни слова, кинулась вверх по лестнице.

– Карина! – жалобно позвал снизу Михалыч. – Кариночка!

Она не отвечала, почти бегом преодолевая ступеньку за ступенькой.

Едва добравшись до площадки последнего этажа, Карина услышала, как рыдает за дверью Леля.

«Вот гадёныш!» – с ненавистью подумала она и надавила на кнопку звонка.

Послышалась короткая перепалка, затем все смолкло, и дверь распахнулась. Перед Кариной предстал Олег, красный, взъерошенный и злой. Не успела она открыть рот, как он налетел на нее:

– Хорошо, что ты пришла. Скажи этой истеричке…

– Ничего я не буду говорить! – резко перебила Карина, задыхаясь от стремительного подъема. – Это безумие, то, что вы затеяли! Вспомни, ты обещал…

– Да, обещал, обещал! Но, черт возьми, я же не знал, что лекарство так хорошо поможет. Через неделю гипс снимут, и я спокойно смогу играть. Конечно, не сольную программу, а только оркестровые партии.

– Нельзя заниматься после такой травмы!

– А я и не собираюсь заниматься –