Он задернул занавеску.

Димитрий убрал снаряжение фон Байерна в заплечный мешок и поставил подальше от камина. Потом задул лампу и лег спать. Во сне он совершал набеги на замки и дважды просыпался, но по крайней мере не кричал по-французски, что Колин наверняка истолковал бы превратно.

Колин сказал:

–Похоже, будет снег.

–Надеюсь, вы говорите это нам на удачу,– сказал Дими, но и он чувствовал перемену в воздухе.– Вы же не предлагаете подождать? Если будет метель, тут все обледенеет.

–Я ничего не предлагаю. Снег, заметающий следы, будет для нас удачей. Никогда не упускай своего счастья, говорят даны. Увидите Олбани, спросите, привез ли он с собой датского счастья.

Дими мгновение молчал.

–Не знаете ли вы, говорит герцог по-французски?

Колин поднял взгляд:

–Если не говорит, это мелкое нарушение придворного этикета. А что?

–Я подумал… мне не следует обращаться к нему по-английски, пока мы не окажемся далеко отсюда. Чтобы, если мы не уедем далеко, он думал, будто я из… ну, вы понимаете. Может ли он знать греческий?

–Александр – не самый ученый из братьев. Увы. Хотя мысль неплоха.

Дими не был уверен, что согласен. Он вновь готов был притворяться, во всяком случае, выдавать себя за притворщика.

В ворота замка они въехали без труда. Вопрос и ответ были те же, что вчера, только стражник спросил, отчего Инвер Драм не прихватил заодно итальянок. Дими улыбнулся; гарнизон, верящий в загадочных далеких женщин. Наемники знают, что все не так. Улыбка Дими померкла.

Они поставили лошадей в конюшню и заодно глянули, есть ли здесь другие оседланные кони. Неподалеку стояли буланый красавец и гнедая под дамским седлом.

–Поедет на любой,– пробормотал Колин.

Они двинулись к замку, но Дими проскользнул в боковую дверь.

Он прошел по склону к основанию башни. Ветер хлопал полами плаща. Дими снял его, расстелил на земле, вогнал язычок пряжки в промерзшую почву, чтобы не унесло. Под плащом у него был кожаный дублет, черные шерстяные штаны и рубаха, сапоги с мягкими подошвами и заплечный мешок. Из мешка он достал толстые кожаные перчатки с пластинчатыми стальными наладонниками, какими мечники хватают вражеский клинок. Дими надел их и зубами затянул шнурки на запястьях.

На верхушке башни, почти в тридцати ярдах от земли, блестел металл. То был молот Тора высотой почти в человеческий рост, из посеребренного железа, установленный, чтобы притягивать молнии согласно натурфилософической теории. Сплетенная медная проволока шла от серебряного молота вниз по стене и уходила в землю у самых ног Дими; через каждые несколько футов ее удерживали вбитые в кладку железные штыри.

Он вспомнил бочки на крышах, неохраняемые пожарные выходы и мысленно поклялся в том маловероятном случае, если когда-нибудь будет строить себе дом, и близко не подпускать к чертежам никого из натурфилософов.

Дими зажал стальным наладонником проволочный канат и потянул, чуть оторвавшись от земли; уканата была небольшая слабина, как он и надеялся, но, как он тоже надеялся, совсем небольшая. Он уперся ступней и коленом в камень, потянулся вверх другой рукой.

Железные штыри были тонкие и ржавые. Дими сперва думал, что канат местами обледенел, потом увидел, что медная проволока сплавилась. Значит, притягивание молний все же не совсем выдумка.

Он тяжело дышал, руки болели. Ему думалось, что канат будет как оплетенная проволокой рукоять меча, но нет, держать оказалось трудно. Вниз Дими не глядел, только вверх, и видел над собой еще четыре этажа. Три темных окна, потом светлое. Падать тридцать футов. Отдыхать, держась за канат, было так же больно, как лезть. Он перехватил руки, вздохнул, подтянулся.

Легкие и горло саднило. Воздух был очень холодный, хотя башня и загораживала от ветра. Дими вроде бы различил вскрик, но нет – это просто кровь стучала в ушах. Два темных окна, одно светлое.

Перехватить руки, подтянуться, следя, чтобы нога не соскользнула. Колени мешают ужасно. Упереться ногой в штырь – тот жалом впился в пятку. Теперь не отдохнешь. Удержать равновесие, при том что заплечный мешок тянет назад (буквально тянет, словно чья-то рука силится оторвать его от стены). Одно темное окно.

Довериться наладонным пластинам, не боясь, что канат порвется (а одна прядь рвется, норовя зацепить лямку), откачнуться на ладонь, отодвинуть проволоку, подтянуться.

Освещенное окно в шаге от него.

В тот миг, когда Дими повернулся, ветер сменил направление и бросил в лицо снег – холодный и жалящий.

В светлом окне колыхнулась тьма.

Быстрее мысли Дими потянулся к оконной решетке, пока занавеска не задвинулась.

И выпустил канат.

Локоть, подбородок, грудь ударились о холодную стену, пальцы левой руки – не вся ладонь – сомкнулись на железных прутьях. Дими вскинул правую руку – наугад, пальцы уже теряли чувствительность – ухватился за решетку, подтянулся…

Окно было небольшое, но за счет толщины стены в нише перед решеткой можно было примоститься на половине зада, пропустив левую руку сквозь прутья, и уронить голову на вздымающую грудь…

Занавеска снова колыхнулась.

–Кто вы, во имя Хель?– спросил герцог, но спросил тихо.

Димитрий повернулся, все еще придумывая, что сказать. И тут он увидел клеймо уОлбани на лбу, и втот же миг пришло решение.

Набрав в грудь воздуха, Дими произнес на классической латыни:

–Огненная колесница понесет тебя кОлимпу в кружении вихря; ты освободишься.

И показал клеймо у себя на запястье.

Александр Стюарт уставился на него, затем кивнул. Дими ответил кивком, потянулся себе за спину и вытащил из заплечного мешка моток веревки. Протянул ее конец через окно, указал на потолочную балку. Олбани улыбнулся, взял веревку, встал на стул и начал привязывать ее к балке.

Дими вновь сунул руку в мешок и достал металлический цилиндр в несколько дюймов толщиной и впядь длиной, а также тонкий и длинный металлический стержень. Частично задернул занавеску, чтобы свет оставался, но его силуэт не был заметен. Положил цилиндр между прутьями решетки, продел стержень в гнездо и принялся вращать. Цилиндр удлинился и скоро уже стоял враспор. Затем прутья начали гнуться. Через несколько мгновений они с тихим скрежетом выскочили из пазов.

Димитрий передал Олбани остальной моток веревки и попытался жестами объяснить, что делать дальше, но Александр просто кивнул и обвязался веревкой вокруг пояса. Дими тоже кивнул и пролез в комнату.

Он быстро огляделся, отметив про себя, что видал тюрьмы и похуже. Олбани залез на подоконник и спиной вперед протиснулся в окно. Димитрий смотрел, как он спускается, раскачиваясь на весу, но ловко и, что важнее, довольно быстро. Герцог коснулся ногами земли и отвязал от себя веревку.