Шрифт:
Закладка:
Белый прищурился. Даже его зрения не хватало, чтобы разглядеть что-либо в реке.
А волны всё поднимались. И гром гремел, сотрясая землю. Сверкали молнии вокруг. В реке показался Щур, пращур всех, кто жил на этой земле.
Но ночь скрыла и его. И снова наступила тьма. И тишина. Ночь. Первая в русальей седмице.
Глава 5
Умер покойник
В среду, во вторник,
Пришли хоронить —
Он глазами глядит!
Старгородское княжество
Месяц червень
– Цветы опадают, – Мельця остановилась на краю дороги возле дикой яблоньки.
Ветер, поднявшийся ночью, сорвал почти все цветы с ветвей, и землю вокруг усыпало розовым да белым, а на самой яблоньке остались только зелёные листочки.
Велга осталась стоять в стороне, склонила голову набок.
– Русалья седмица начинается, – обернулась Мельця. – У воды нужно быть осторожнее.
Прищурив вишнёвые глаза, она подошла ближе.
– Дай руку.
– Зачем?
– Дай руку, Вильха, – усмехнулась Мельця. – Не обижу. Ты же юная девушка. Русалки таких любят.
Велга не сопротивлялась, когда чародейка сняла с руки один из своих звенящих браслетов и надела ей на запястье.
– Невинных девушек русалки норовят затащить на дно. Не снимай, пока не пройдёт их время. Слышишь, как звенят бубенцы? Это оберег. Он отпугнёт навьих духов. Конечно, совсем не прогонит, но и приблизиться не позволит.
На запястье на ниточке повисла бронзовая утица, вместо лапок у неё были бубенцы. При каждом движении они шумели, и Велга несколько раз повела кистью руки, прислушиваясь к их звонкому голосу.
Матушка тоже доверяла оберегам и заговорам больше, чем Создателю. Батюшка её за это всегда ругал, говорил, в храме надо усерднее молиться и никогда не снимать с груди золотой сол, чтобы знак божий охранял от духов тьмы.
– Вы там не потерялись?! – раздался голос в стороне.
– Идём! – откликнулась Мельця. – Пошли, – кивнула она Велге.
– Зачем?
Чародейка задержалась. Лицо её незаметно переменилось. Чуть плотнее поджались губы. Чуть проницательнее стал взгляд.
– Для защиты, я же сказала…
– Зачем мы продолжаем идти? Это бессмысленно. Кастусь… Константин мёртв. Ты сама слышала.
– Тебе есть куда ещё идти, Вильха?
– Нет.
Она могла бы вернуться в Старгород, будь с ней Белый. Она могла бы отправиться в Ниенсканс, также в сопровождении Белого. Но, оставшись без него, она не могла решать сама, куда отправиться. Она могла только идти следом за чародеями, пока они не прогоняли её.
Что было бы, скажи она им своё настоящее имя? Как бы они поступили? Отдали её Во́ронам? Или вернули князю, на которого работала Мельця? Или бы пожелали награды от жениха Велги и отвезли на север?
Только… ждал ли её до сих пор жених? Ведь если Буривои погибли, если власть их в Старгороде пропала, то и невеста больше не была ему нужна.
– Мне некуда идти, – растерянно пробормотала Велга. Она подняла взгляд на чародейку. – Мельця, я… без вас я пропаду.
– Ох, котёнок, – чародейка раскинула руки, обняла Велгу, прижав к пышной груди. – Не переживай, ради Создателя. Мне очень жаль, что мальчик погиб. Но… пока мы идём дальше со скренорцами. Может, найдём работу в Щиже. Или поищем удачи в Ниенскансе. Говорят, северяне нанимают чародеев. Ты можешь идти с нами. Нет, – она отстранилась и широко улыбнулась, – я настаиваю, чтобы ты пошла с нами. Мы со Змаем о тебе позаботимся.
Велга робко улыбнулась, опуская взгляд.
У неё не осталось ни денег, ни влияния. Но она по-прежнему была миловидна и невинна. И то и другое легко могло разжалобить сердца людей. А Мельце нравилось заботиться об остальных. Пусть она позаботится о Велге, пока та не придумает, что делать дальше.
От Зуево на Калине дальше они шли уже пешком. Гребцы и скренорцы волокли свои тяжёлые ладьи по избитой дороге, заросшей по краям клевером да подорожником. На волочке купили пару волов, те везли на себе другую поклажу, по большей части товары скренорцев. Один вол тащил телегу, закрытую наглухо. Что там, никто не знал, а спрашивать скренорцев никто не спешил. Стоило только упомянуть Старгород, как они разражались грязной бранью.
Со скренорцами Велга старалась не разговаривать, даже в глаза им по возможности не смотрела. Отныне в их пронзительных льдисто-голубых глазах она видела одного только Инглайва.
К полудню решили остановиться на привал. Солнце палило, точно в середине лета, и Велга испугалась, что она загорит или, что ещё хуже, покроется веснушками. Матушка считала, что у знатной господицы кожа должна быть белая, чистая, как снег. Но Велга пошла в отцовскую родню, и даже зимой противные веснушки покрывали плечи и руки. Стоило же солнышку коснуться её лица, как нос и щёки становились вовсе рыжими.
Присев в тени закрытой телеги, Велга вытянула уставшие ноги. Ступни болели, а обувь стопталась. Никогда в жизни она не ходила так много. Порой казалось, что ещё шаг и она упадёт, но получалось как-то шагать дальше.
Рядом примостился Змай. С ним было легко. Он всегда улыбался, даже когда не было для того повода.
А ещё был щенок.
Бо́льшую часть дороги он сидел в телеге, иногда на руках у Велги. Лапы у него были короткие, слабые, и сам долго он идти не мог. Змай предлагал оставить его на волочке, но Велга неожиданно для самой себя воспротивилась. И только Мельця почему-то её поддержала.
Теперь Мишка бегал рядом, нюхал траву, рыл землю, неуклюже перекатываясь на круглый бочок, довольно хрюкал, разгребая грязь чёрным носом. Глядя на него, невозможно было не улыбаться.
– Трудно помышлять о смерти, когда видишь, как растёт новая жизнь, – послышался голос Мельци.
– Что?
– Да так, я о своём, – отмахнулась она. – Держи.
Чародейка протянула ей два варёных яйца. Велга очистила скорлупу у одного из них, раскрошила для Мишки. Второе съела сама.
Думать о смерти.
Предки Велги верили в Морану, богиню смерти. Они верили и во многих других богов, но эту и восхваляли, и ненавидели одновременно. Потому что смерть неизбежна, но немыслимо уродлива.
Но когда светило солнце и жужжали мухи, когда бабочки порхали над придорожными цветами и птицы кружили, кружили, радуясь теплу, когда рядом сопел беззащитный маленький щенок, думать о смерти и вправду было тяжело.
Велга старалась держаться поближе к
