же вязли в песке. У меня и Петина ноги распухли, покрылись ранами. Видно, наших хозяев взяла жалость, потому что они перестали стегать нас нагайками. Почти в такую же пору, как и третьего дня, мы подошли к какой-то ихней крепости. Сейчас собрался народ, окружили нас, стали раздевать, бить, толкать, плевали в глаза или кидали навозом в лицо. И эти надругательства не прекращались до самой ночи. Потом нас с Петиным развели по разным кибиткам: он пошел к своему хозяину, а я к своему. Мой хозяин сейчас же заковал меня в железные путы, каждая в 15 или 20 фунтов весу, и приказал ложиться спать. Его звали Куль-Ильды. Он был очень бедный человек: ничего не имел, кроме кибитки и коня; жена у него была лет 25-ти, собой некрасивая, и детей двое, мальчик да девочка. На другой день меня послали собирать на топливо колючку и носить воду. Ходить приходилось босяком; голову обрили, дали какую-то шапку да трепаный халат. И Петина так же вырядили. Недели через две пришли к моему хозяину старики, что-то переговорили между собой, потом пришли ко мне, чтобы я переменил свою веру. Тогда я ответил: "Хоть вы зарежьте меня, но веры не переменю". А нужно вам сказать, что, еще когда нас разлучили, мы дали друг дружке клятву держаться своей веры. После моего отказа текинцы стали меня бить, хотели даже зарезать и зарезали бы, если б хозяин не заступился, не допустил. С Петиным было то же самое, и он отстоял свою веру. Текинцы не позволяли нам громко молиться или творить крестное знамение, так что мы все время молились "нишком" (про себя). Кормили, можно сказать, впроголодь: больше лепешками; раз в неделю давали баранину с рисом. Одно утешение имел — повидаться с товарищем, отвести с ним душу. Этого не запрещали, ходить по аулу мы могли, когда вздумается.

Месяца через три наш аул перекочевал в пески верст за 40 от прежней стоянки. Во время пути мне скрутили назад руки. Как только пришли на место, я узнал, что Петин убежал от своего хозяина. Весь аул поднялся на ноги, проездили всю ночь, а утром его нашли под кустом, в яме. Избивши немилосердно, Петина привели назад, после чего заковали в тройные кандалы, наглухо. Еще хорошо, что догадался он унести с собой свои путы; брось он их где-нибудь по дороге, его бы убили. На другой день я навестил Петина; их кибитка стояла верстах в двух от нашей, Поговорили, помолились вместе; я его утешал, советовал надеяться на помощь Божью. Петин признался мне, что хотел украсть у хозяина лошадь, да не мог, потому что лошади у них всегда прикованы на ночь: ну а пеший далеко ли уйдешь? Так как на новой стоянке вода была далеко, верст десять, то мне оставалась одна работа — собирать топливо. Хозяин мой стал ко мне как будто добрее: «Живи у нас, — говаривал, — прими нашу веру…» Как тут прошел радостный слух, что нас хотят откупить. А скоро слух стал сбываться. Приехал в наш аул Тыкма-сардарь, должно быть, выкупил меня у хозяина и повез с собой. У него я встретился с канониром Пантюшиным, тоже, значит, выкупили. Сейчас меня расковали; работы не давали никакой, разве нарубить дров или напоить верблюдов, кормили же вволю: верблюжье молоко, баранина, лепешки, кукуруза…

Так проболтались мы недели три, пока шли переговоры, каким путем нас отправить. Наконец, Тыкма-сардарь вырядил нас с своим сыном в другое, дальнее кочевье, куда выехал на встречу туркмен, высланный начальством. Он привез нам шинели, сапоги, рубахи, штаны, чаю, сахару — все это прислал наш добрый командир, полковник Гаити- нов. После трех дней похода мы прибыли в Чат, где навстречу нам высыпал весь лагерь… И радость же была великая!»

Судьба Петина и его товарищей была много лучше, чем других пленников: иных перепродавали из кибитки в кибитку, пока не зачахнет бедняга; других приневоливали принять магометанскую веру или же убивали за попытку к бегству. Никакая великая держава не могла потерпеть такого бесчинства; к тому же и персияне умоляли государя императора унять текинцев… Долготерпение в Бозе почившего монарха наконец истощилось: он повелел двинуть войска вглубь оазиса.

II

Начальство над экспедицией было поручено храброму кавказскому генералу Лазареву. Только этот поход не удался. Сам генерал заболел и во время похода умер, запасы продовольствия, фуража оказались невелики, верблюдов мало, и, вместо того чтобы сразу двинуть сильный отряд, пришлось вырядить только 10 батальонов и 14 сотен, при 16 орудиях.

Как только стало известно, что в Чикишляре начались сборы, текинцы ограбили под Красноводском своих родичей, а из-под Чикишляра угнали 200 верблюдов. На большом совете (джум-гурие) в Куня-геок-тепе все поголовно требовали войны. Было решено укрепиться возле бугра Денгильтепе, и сейчас же население приступило к работе: работали и женщины, и дети под надзором трех ханов. На каждые 10 семейств был назначен особый участок; однако ко времени появления отряда крепость не была еще готова.

Авангард наш тронулся 6 июня. Погода стояла жаркая. Шли берегом Атрека, а берег его на 6–7 саженей выше, чем дно, и чтобы достать воды, надо было делать спуски, на что уходило немало времени. Утомленные солдаты долбили твердую как камень землю, пока не выбьются из сил. Проходили в сутки не более 10–12 верст; все это вышло оттого, что путь не был раньше изведан, думали, что он ровный, гладкий, вода везде близко. Главный отряд выступил почти через два месяца, когда текинцы успели снять посевы, скопились в крепости и угнали в дальние места скот, словом, приготовились к встрече. Этого мало: несколько раз они тревожили в Бендесене наш авангард, поджидавший здесь главные силы. Чтобы отомстить за дерзкие покушения, князь Долгоруков взял конницу, перебрался через перевал и возле Бами накрыл текинцев врасплох, причем отбил 6 тыс. баранов и 800 верблюдов. Добыча пришлась кстати, продовольствие было на исходе, а когда с приходом главных сил сделали подсчет, то оказалось, что состав отряда надо уменьшить почти наполовину, и при всем том провианта и фуража оставалось лишь на 15 дней. Надо было в этот срок взять все укрепления, разбить текинцев и успеть вернуться назад.

Только 27 августа небольшой русский отряд под начальством полковника Ломакина подтянулся к аулу Яронис, за 18 верст от крепости, На 28-е был назначен штурм. Войска не смыкали глаз, а в 3 часа утра снялись с бивака. Темнота была такая, что брели наудачу, сбивались с пути, возвращались назад