Шрифт:
Закладка:
* * *
Около 11 часов 16 декабря 1942 года штаб дивизии «Юлия» получил по телефону предупреждение: «Держать в готовности группу быстрого реагирования для немедленного движения». Группа быстрого реагирования была сформирована из двух батальонов второго эшелона («Толмеццо» и «Акуила») с 13-й и 34-й батареями из 3-го полка альпийской артиллерии с 83-й ротой орудий, 45-й ротой ПВО и с одной ротой из батальона «Монте Червино», из резерва армейского корпуса. Этой группой командовал полковник Аттилио Актис Капорале. Группа быстрого реагирования начала движение на автомашинах днем 16 декабря, другие ее части (одна рота из «Монте Червино», 13-я и 34-я батареи) были перед Ивановкой вечером 18 декабря. В двадцать часов 16 декабря штаб Альпийского армейского корпуса приказал переместиться всей дивизии «Юлия» в сектор фронта II корпуса, потому что ситуация ухудшилась. Перемещение основных сил «Юлия» с фронта на Дону, из района Калитвы осуществлялось пешком, вне дорог. Автомашин не хватало. Но даже, если бы машин было в изобилии, их использование было бы затруднительным, так как единственная дорога, которая соединяла нас с новым фронтом, была забита разбитыми автомашинами. Различные части из дивизии «Юлия» передвигались пешком два дня при низкой температуре, пройдя расстояние от семидесяти до восьмидесяти километров. Когда авангард дивизии «Юлия» прибыл в зону боевых действий, силы группы быстрого реагирования были на пределе. Несколько часов они сдерживали наступление русских, препятствуя им продвинуться дальше.
17 декабря 1942 года вошли в Талый, пожары в городе подтверждали наши мысли об обширной военной катастрофе, которая уже началась накануне. Мы не знали, что два дня спустя судьба дивизий «Равенна» и «Коссерия» будет решаться немного восточнее, где были дивизии «Торино» и «Пасубио» вместе с одной немецкой дивизией из состава XXXV итальянского армейского корпуса. Представляли себе, что «Юлия» скорее затыкала прорыв слева. В общем, полагали, что «Юлия» направилась остановить прорыв русских. В действительности дивизия «Юлия» перекрывала не только прорыв, но и фланг справа от прорыва. Мы еще не знали, что «Юлии» придется сражаться целый месяц, сдерживая прорыв русских, которые действовали на нашем правом фланге. Фронт удерживали тридцать безумных дней и ночей в открытой степи на снегу, в непрекращающихся, тяжелых сражениях дивизия «Юлия» оставалась месяц, не отступая ни на один метр. Правда, об истории этого месяца во всей книге советского генерала Самсонова не сказано ни слова.
Я не знал больше ничего, находясь в Талом. Корради был частицей среди других сотен тысяч частиц пострадавших тогда. Мы не знали (германские сообщения все замалчивали), что Сталинград уже окружен с конца ноября. Мы не знали всего этого, но имели мрачные предчувствия. За несколько дней до этого, при свете моей масляной лампы в Куреном, я вспоминал одного итальянского офицера из Модены, Филиппо Пизани, который участвовал в 1812 году в отступлении Наполеона из России. Пламя, окутывающее Талый, отражаясь на обледеневшем снегу, напоминало мне описание боев и сражений под Москвой, Малоярославцем, Смоленском и на Березине. Эти дни напомнили мне перипетии Пезани сто тридцать лет назад, которые теперь стали уже историей и, к сожалению, касались меня.
* * *
В какой-то избе, оставшейся целой в Талом, находились раненые и обмороженные, нагроможденные друг на друга, в полной темноте. Когда открылась дверь этой избы, я услышал неистовые крики: «Закрой! Закрой!». В этой избе была ужасная вонь, обмороженные конечности издавали скверный запах, когда распространялась гангрена.
Кто-то сообщил мне, что штаб II корпуса покинул Талый по направлению к Кантемировке, которая находилась в тридцати пяти километрах впереди. После долгих поисков мы нашли выезд на дорогу к Кантемировке. Она была отмечена обычными высокими столбами. Через некоторое время, мы вынуждены были оставить автомашину и идти вперед пешком.
Добрались до Кантемировки ночью пешком. Улицы были забиты различными транспортными средствами и, кроме того, беспорядок усиливался толпами людей, сбившихся и отставших, которые двигались на север и на запад. В одной избе на койке сидел офицер, тщетно пытаясь говорить по телефону. «Штаба II корпуса там больше нет», говорил он. Потом вошли другие высшие офицеры, изнуренные и замерзшие. «Штаб II-го корпуса, – говорили они, – должен быть в Митрофановке, в пятидесяти километрах на северо-запад». Но дорога к Митрофановке, как сообщали офицеры, была блокирована. Советские самолеты обстреливали из пулеметов колонны автомашин на марше. На протяжении десятков километров дорога была забита неподвижными автомашинами, брошенными из-за мороза или из-за нехватки горючего. Стали рассматривать имеющуюся карту. Чтобы добраться до Митрофановки из Талого надо было найти перекресток дорог, и потом искать за ним. Но Талый, (через несколько часов) мог оказаться в руках русских; правда, дорогу мы отыскали.
Прошло двадцать лет, но я помню эту дорогу Кантемировка – Талый. Она была полностью очищена для движения, сверкающий лед, который блестел на солнце. Широкая, почти в десять метров, но на ней были опрокинутые автомобили, воронки от взрывов, кучи мертвых тел, разбитые ящики, в которых были различные боеприпасы, а также дым погасших пожаров стелился по дороге. Были также убитые итальянские и немецкие солдаты. Были группы убитых вне дороги, лежащих ничком по направлению на восток, они были поражены пулеметными очередями сверху. На дороге труппы были раздавлены и разбиты, смешаны со льдом и снегом. Один из этих мертвецов на дороге был нетронут, он стоял на коленях, нагнувшись вперед, почти на четвереньках. Мы были близко от него, когда остановили машину на несколько минут, несколько русских самолетов пролетали над нами достаточно низко. Его фигура притягивала внимание своей странной позой и особенно головой, она была большая и полностью лысая, блестела на солнце. По нашивкам на форме мы определили, что это был чернорубашечник.
В одной деревне, по которой проходила убогая дорога, полсотни русских женщин, закутанных в платки, подметали снег. Увидев нашу
