Вся любовь. Нелюбовь. Перекос -

Тут, на плёнке.

Подряд и вразброс.

А что происходит со стихотворением в книге "Рассвет и сумерки"? Во-первых, две с половиной строфы "размножились" до семистрофья. Во-вторых, рукописная редакция завершается двустишьем, а книжная - шестистишьем. В третьих, расширенное стихотворение стало начальным в цикле "Вот история какая" (интонационный парафраз С.Маршака). И в-четвёртых, напоминание (самой себе?), как уезжали в эвакуацию и о своём туберкулёзе, который, в конце концов, пощадил бывшего и будущего поэта. (Сара Погреб прожила долго: умерла на 99-м году жизни.)

Дам небольшую цитату, чтобы показать, как этот текст выглядит в книжной версии:

дети мамы кругом старики

чемоданы узлы узелки

чтобы легче достать в мой рюкзак

втиснут сверху борис пастернак

полки сбиты подобие нар

тэбэцэ это кашель и жар

и сиянье коричневых глаз

и готовность к судьбе про запас

Следующее стихотворение из подборки - "Припомнишь - будто тронешь снова..." Количество строф то же, что и в книге. Пунктуация обычная. Но им открывается цикл "Про это" (у Маяковского, как известно, это название поэмы про любовь - у СП размышления о жизни и смерти). Есть разночтения: во втором катрене, вместо "Где дали без конца и края,/ А за грядой - гряда... гряда" (так в книге), - "Где синь библейская такая,/ А за грядой ещё гряда" (это в подборке). Я, конечно, не знаю, чем вызвана подобная замена, но предпочитаю именно этот, более ранний вариант. Тем более что он связан с последующими двумя строфами, одинаковыми в обеих редакциях:

У всех кончается дорога,

И лист слетит, и ты умрёшь.

Твой дед и сын узрели Бога.

Ты ж, басурманка, если строго,

Чего же просишь или ждёшь?

Ни дальних сфер. Ни воскрешений.

Мне хочется звезды во мгле...

И снов, невнятных сновидений -

Как на земле. Как на Земле.

Повторю (здесь это уместно) две строки из стихотворения "Ни одной агоры...": "Бог? Я верую в нечто за гранью последней, за краем -/ Ну, без ада, конечно, без сладкого этого рая..." Почему так? А потому, что СП (не она одна) неоднократно испытывала такое чувство, будто Кто-то ей стихи диктует.

В книжный цикл вошли также стихотворения "И если я сейчас умру..." и "Сколько лет, сколько зим..." В последнем - дифирамб как раз знакам препинания:: "Нет у жизни конца - многоточие звёзд.../ Восклицательный знак кипариса!"

А третье стихотворение из присланных мне в 2004 году автографов - "Слова то слеплены, то спаяны...", - посвящено чуду вдохновения, но не объясняет это чудо, а лишь задаётся вопросами:

Стихи какие-то нечаянны,

Как падающая звезда.

Мы ищем чуду объяснения.

И нет ответа до сих пор:

Откуда родом вдохновение?

Кто нашептал? Какой суфлёр?

Это стихотворение, насколько мне известно, не опубликовано. Когда в мае 2007 года СП ещё раз мне его прислала, оно тоже оказалось обновлённым. В слове "суфлёр" "с" переправлено на "С" (то есть на этот вопрос вроде бы получен ответ). Да и стихи из "каких-то нечаянных" превратились в "прекрасных и нечаянных". Наконец, взамен "Мы ищем чуду объяснения...", в новой редакции "Издревле ищем объяснения..."

Вот что такое шлифовка стихов: заменяются лишь отдельные слова и даже буквы, а разработка мотива совершенствуется.

9

Хочу ещё раз пройтись по страницам последней книги СП "Рассвет и сумерки", чтобы постараться глубже войти в природу её лирики, в чудо её стихотворства. Начну, пожалуй, со стихотворения, одноимённого с названием самой книги. Процитирую только его третий, концовочный катрен:

По мерке сшитая пора

Для светлого воспоминанья,

Для запоздалого признанья,

Для подозренья, что пора.

Второе "пора", думаю, не содержит каких-то скрытых смыслов. Моё толкование поддерживает и слово "подозренье". Подозрение - это ещё не осуждение. Это не более чем "может быть". Если бы под стихотворением стояла дата (а их нет нигде у СП), нетрудно было бы подсчитать, сколько она прожила после этого подозрения. Но, даже взяв за основу год выхода обсуждаемой книги (2012), СП прожила после этого ещё семь лет. (Сколько из них она была в форме, тоже вопрос, остающийся без ответа.) Так или иначе, мы имеем дело с кратким обзором сделанного поэтом в Израиле. Остаётся понять, что такое первое "пора". Моё предположение состоит в том, что по мерке сшита не только пора - вот эта, израильская, - но и то, что за "отчётный период" сделано самим поэтом. А сделано много.

Среди прочего мне приятно отметить, что, родившись в Днепропетровске (ныне Днепр), СП некоторое время жила и в моём родном Харькове; следовательно, мы с нею были не только современниками, но и одно время земляками, хотя, может быть, в эту пору она ещё (и уже!) не писала стихи. А также мне импонирует то, что промежуточный по возрасту между мною и СП Борис Чичибабин (смею назвать его своим старшим другом) тоже почти всю жизнь обретался в Харькове. (А родился он в Кременчуге в 1923 году и тоже в январе: 9-го, а СП - 1-го, то есть был моложе её всего на два года.). Часть своей жизни он жил на той же Рымарской улице, которую СП упоминает в одном из своих стихотворений, сочинённых ещё в покойном СССР (см. выше).

И тогда же СП было сочинено великолепное стихотворение "А я - из отрочества. И из строк..." (оба вошли ещё в первую книгу): концовочное семистрочье я не в силах не привести в этой итоговой статье о поэзии СП (начальный катрен приведён выше):

Из отрочества я. Из той поры

Внезапностей и преувеличений,

Где каждый, может быть, в эскизе - гений

И неизвестны правила игры.

Где любят, всхлипывая... И навек.

И как ни вырастает человек,

Он до себя, того, не дорастает.

Последние две строки содержат парадокс. Правда, все психологи, все исследователи детской одарённости тоже твердят об этом. Они говорят о Божьей искре, присущей большинству здоровых от рождения