Вставай, участник эпопей.

Чайку горячего попей.

Помню, кто-то из присутствовавших на одном из вечеров СП, услыхав эту концовку, возмутился вслух. Мол, при чём тут чаёк? - Да ещё, если мне не изменяет память, признав, что внешне рифма "эпопей-попей" хороша, по сути она притянута за уши. На мой же взгляд, она прекрасна во всех отношениях, ибо легко, почти весело снижает пафос предыдущих строк. Можно себе представить, как восторженно она на него смотрела, - ведь всё-таки живой!

5

СП, по своему мироощущению и в силу спонтанности "прихода" подавляющего большинства её стихотворений - лирик. А лирик, если он настоящий, обладает способностью завораживать читателя. Хорошо, конечно, когда поэт сыплет афоризмами, лучшие из них идут в народ; однако не стеснённая никакими рамками, свободно льющаяся лирическая речь перетекает из души поэта, источника его лирических излияний, в душу читателя и мощно воздействует на неё, душу, - порой даже обжигает. Как сказал другой великий лирик (правда, не о поэте, а о музыканте): "А душа, уж это точно, ежели обожжена,/ справедливей, милосерднее и праведней она". Потом-то, конечно, это проходит, но что остаётся, так это тяга к перечитыванию потрясших стихотворений, к заучиванию их наизусть.

О чём бы СП ни писала: о природе, о жизни, о смерти как её, жизни, неотменимой части, о людях, о стихах - везде это чувствуешь. И вот почему, в одной из своих статей о стихах СП я предложил классификацию лириков (конечно, как всякая классификация, довольно грубую) на виртуозов и "собеседников сердца" (выражение Николая Заболоцкого)). К виртуозам можно отнести раннего Николая Гумилёва с его африканской экзотикой и позднего Андрея Вознесенского с его "изопами". СП - истинный собеседник сердца. Моего - уж точно.

Вот первые два катрена из стихотворения "Рассвет и сумерки", посвящённого Д.Самойлову и послужившего запевом к последней книге СП:

Рассвет и сумерки.

Рассвет

И сумеречный час природы.

В их красоте избытка нет

И есть подобье непогоды.

Как март, бредущий по воде,

Сквозь туч опущенные гривы,

И как ноябрь, его порывы,

Лицо в слезах - в сплошном дожде.

Здесь нет никакого искусственного, пусть и виртуозного, украшательства. Всё естественно, природно. В красоте самого стихотворения тоже нет избытка.

Тут в самый раз вспомнить о двух родинах СП и родных людях там и здесь, которым она посвящала свои стихи.

А я - из отрочества. И из строк,

Что в отрочестве на глаза попали,

Что дождиком нечаянным упали,

И что душа впитала, как песок.

В этом стихотворении автор сам выступает в роли читателя, и то, о чём я говорил чуть выше, вместилось в четыре строки. Добавлю ещё две: "Меж всяких фраз запомнились одни,/ Вошли в меня частицей мирозданья". Вот вам ещё и подтверждение стиха Леси Украинки (Ларисы Петровны Косач-Квитки): "Чтоб говорить могли душа с душою, должны сначала души породниться".

Но, утверждая спонтанность лирики СП, я вовсе не хочу сказать, что её лирика проста, как телеграфный столб. Нет, она сложна, как живое и растущее дерево. У СП много оригинальных уподоблений: "холмы, точно мамонтов стадо"; "благословляю речку Буг,/ Текла в еврейской части света" (гипербола, в которой малая родина поэта названа частью света). А самарийские холмы "раскосы и смУглы,/ Как скулы японца". И "виноградник совсем как тетрадный листок,/ Что исписан убористо наискосок,/ Точно письма твои...". СП и сама наблюдает это в собственных стихах: "Мне от сходств и подобий спасения нет". Ей не чужды и диссонансные рифмы: "кажется-кожица", "облаком-яблока".

... А что "душа впитала, как песок"? Раньше всего любовь. В стихах, в том числе израильских, нередки объяснения в любви к России: "Мне в ночи Россия снится..." ("В ариэльском дворике"). И снова: "А Россия во мгле. Но Россия осколком во мне (какой образ "Россия осколком"! - М.К.)./ Мы бываем вдвоём,/ И она мне приснилась" ("Пробудиться, когда темнота..."). Однако перед этими стихами - двустрочье: "Наконец я на этой земле. Я в еврейской стране,/ Чтобы всё, что случится, со мною случилось".

А что и кого она любила в России?

Суровый дом на Рымарской,

Где наш этаж шестой.

Он был, как замок рыцарский,

Приметен высотой.

Хутор на Волыни, где "был большущий сад", а вокруг светлые просторы. "Стихи и явленья природы", что "остаются порой навсегда". "Гроза над Ай-Петри". Приведу концовку этого стихотворения:

Длинной судорогой перекосится

Туча чёрная с синей окалиной,

И пронзительно сосны возносятся,

Словно трубы в симфонии Малера.

Каково здесь уподобление!

"Медицина лирики высокой". Друг юности - знаменитый шахматист Исаак Болеславский, в память которого сочинено стихотворение "Никак я не могу оплакать друга..."; он, "будто камень в воду, канул в ночь" (тут ещё и внутренняя рифма: "канул-камень"). И, конечно, Зиновий Гердт, по просьбе СП передавший папку с её стихами Д.Самойлову и ставший другом на всю оставшуюся жизнь: и он, и его жена Татьяна Правдина, издавшая книгу "Рассвет и сумерки". В этой книге "Зяме и Тане" посвящён целый раздел, носящий пафосное название: "За всех твержу ему: люблю". Здесь найдено место и для дивного стихотворения "Выметает время дочиста...", напрямую не связанного с Гердтами...

6

Помните - у Б.Пастернака (цикл "Волны", 1936-1939): "... всё кругом одевший лес", который "что-то знал и сообщал"? Сравните это с "рощей, исподволь заученной,/ Как кусок из Пастернака". Итак, у одного поэта лес как человек, у другого - роща, как кусок из Пастернака.

О поэзии как иррациональном феномене и "медицине лирики высокой" СП писала много и по большей части оригинально. В книге "Рассвет и сумерки" стихи о стихах выделены в отдельный раздел - "И всё кругом - стихи, стихи", а в предыдущей ("Ариэль") осанна поэзии сформулирована ещё ярче: "И уткнусь я в поэзию лбом". (В первой книге СП первый раздел - "Хлеб души" - в основном о том же.)

Вот стихотворение, которое вошло во все книги (в том числе и в "Под оком небосвода"), посвящённое Марии Петровых, поскольку это она требовала от будущих поэтов не впадать в стихотворство, не домолчавшись до стихов. Так вот, начальная