Н. М. Карамзин, с одной стороны, отмечал: «Если верить новейшим повествователям, то Владимир ужасал и Греческую Империю. Они рассказывают, что Великий Князь, вспомнив знаменитые победы, одержанные его предками над Греками, со многочисленным войском отправил Мстислава к Адрианополю и завоевал Фракию; что устрашенный Алексий Комнин прислал в Киев дары: крест животворящего древа, чашу сердоликовую Августа Кесаря, венец, златую цепь и бармы Константина Мономаха, деда Владимирова; что Неофит, Митрополит Ефесский, вручил сии дары Великому Князю, склонил его к миру, венчал в Киевском Соборном храме Императорским венцем и возгласил Царем Российским». С другой стороны, автор «Истории государства Российского» проявлял признаки скептицизма, отмечая: «В Оружейной Московской Палате хранятся так называемая Мономахова златая шапка, или корона, цепь, держава, скипетр и древние бармы, коими украшаются Самодержцы наши в день своего торжественного венчания и которые действительно могли быть даром Императора Алексия. Мы знаем, что и в X веке Государи Российские часто требовали Царской утвари от Византийских Императоров; знаем также, что Великие Князья Московские XIV столетия отказывали в завещаниях наследнику трона некоторые из сих вещей, сделанных в Греции (как то свидетельствуют надписи оных и самая работа). Но завоевание Фракии кажется сомнительным…»[408]

С. М. Соловьев, приведя версию «Повести временных лет» и версию позднейших летописей, осторожно заметил, что «царственное происхождение Мономаха по матери давало ему большое значение, особенно в глазах духовенства; в памятниках письменности XII века его называют царем, какую связь имело это название с вышеприведенным известием – было ли его причиною или следствием, решить трудно; заметим одно, что известие это не заключает в себе ничего невероятного; очень вероятно также, что в Киеве воспользовались этим случаем, чтоб дать любимому князю и детям его еще более прав на то значение, которое они приобрели в ущерб старшим линиям»[409].

В. О. Ключевский писал, что «Сказание было вызвано венчанием Ивана IV на царство в 1547 г., когда были торжественно приняты и введены как во внешние сношения, так и во внутреннее управление титулы царя и самодержца, появлявшиеся при Иване III как бы в виде пробы лишь в некоторых, преимущественно дипломатических, актах. Основная мысль сказания: значение московских государей как церковно-политических преемников византийских царей основано на установленном при Владимире Мономахе совместном властительстве греческих и русских царей-самодержцев над всем православным миром»[410].

Формирование подобного представления стало возможным потому, что в конце XIX в. было начато научное изучение легенды о «Мономаховых дарах». И. Н. Жданов установил сходство «Сказания о князьях Владимирских» с рядом литературных произведений XVI в., в том числе с «Посланием» Спиридона-Саввы, появление которого отнес к первой четверти XVI в. Проанализировав противоречия между «Сказанием» и рассказом «Повести временных лет» о войне 1116 г., И. Н. Жданов обосновал гипотезу о «Сказании» как о публицистическом памятнике последних десятилетий XV в., авторство которого приписал одному из крупнейших агиографов той эпохи Пахомию Логофету[411].

Р. П. Дмитриева пересмотрела взгляды Жданова на проблему соотношения «Сказания» и «Послания», продемонстрировав приоритет «Послания» по отношению к «Сказанию», а также предложив их новые датировки (1511–1523 гг. для «Послания» и 1523–1533 гг. для «Сказания»)[412].

А. А. Зимин попытался возвести «Послание» и «Сказание» к одной из редакций памятника, сохранившейся в Чудовском сборнике 1540-х гг., и высказал предположение, что появление легенды о «Мономаховых дарах» было приурочено к коронации в 1498 г. Дмитрия Ивановича, внука великого князя Московского Ивана III (1462–1505), чьим соправителем он считался на протяжении некоторого времени[413].

А. Л. Гольдберг вернулся к датировке первоначального варианта легенды концом 1510 – началом 1520-х гг. и атрибутировал его русскому дипломату первой трети XVI столетия Дмитрию Герасимову, предположив, что эти сюжеты были повторены в «Послании» Спиридона-Саввы и «Сказании о князьях Владимирских»[414].

А. Ю. Карпов высказался за соотношение текстов, установленное Р. П. Дмитриевой, но отметил позднее происхождение дошедшего до нас текста «Послания», датировав его 1533–1534 гг. и предположив, что ему предшествовал появившийся не позднее 1522 г. общий источник Чудовской и Медоварцевской редакций «Сказания» (последняя из которых была введена в научный оборот в конце 1980-х гг.), а их общий протограф был составлен в начале XVI в. (до 1503 г.)[415].

Вопрос о генезисе понятия «шапка Мономаха», впервые появляющегося в поздних редакциях описания коронации («чина венчания») Дмитрия Ивановича в 1498 г., рассмотрен Н. В. Синицыной, которая отметила, что данное определение впервые появляется в летописных текстах, восходящих к гипотетическому «Своду 1518 г.», тогда как в ранних редакциях «чина венчания» «шапка Мономаха» именовалась просто «шапкой», но оплечья уже именовались «Мономаховыми бармами»[416].

Таким образом, в результате исследований, проводившихся с конца XIX в., стало очевидно, что легенда о «Мономаховых дарах» является мистификацией первой трети XVI в., отвечавшей политическим интересам московских великих князей. Здесь присутствовала тенденция к усилению в действиях Владимира Мономаха экспансионистских мотивов, стремление поставить его в один ряд с русскими князьями, которые осмеливались поднять меч на Византию, – князем Олегом, по свидетельству «Повести временных лет», совершившим поход на Царьград в 907 г., и Святославом Игоревичем, воевавшим с византийцами в Болгарии в конце 60-х – начале 70-х гг. X в. Владимир Мономах был представлен как поборник и продолжатель «имперской идеи», истоки которой возводятся к X в.