Австрийский велосипедный патруль задержал нас на границе в горах, когда мы переходили из Италии в Австрию. Наши рюкзаки были набиты американскими долларами, завернутыми в простыни. Они не знали, что за спиной у нас мешки денег и подумали, что мы занимаемся контрабандой постельного белья. Мы пытались дать полицейскому взятку, но безуспешно. Он испугался и привел нас в приграничный участок в Австрии. Нас не арестовали за контрабанду: с нами обошлись мягко, потому что мы были в концентрационном лагере. Рюкзаки конфисковали, а нас отправили через границу обратно в Италию.

Но мы не сдались и немедленно снова устремились в Австрию, в ближайший город к тому месту, где нас арестовали, и попросили местную еврейскую общину помочь. Ее представители встретились с полицейскими из пограничной охраны, у которых остались наши рюкзаки. Пока все сидели и обсуждали наш случай в одной комнате, я ждал в другой – именно той, где хранились наши вещи. Полицейские приставили присматривать за мной женщину, которая разрешила открыть один из рюкзаков и забрать сверток, но только один. Я спрятал его под пальто. Больше мне взять не позволили. Там было несколько тысяч долларов, не помню точно сколько. Но остальные заработанные нами деньги пропали. Каждый раз, отправляясь за границу, мы брали с собой все, что у нас имелось, ничего не оставляя в Италии на всякий случай, потому что там у нас не было надежного места. Это было ошибкой. Нужно было лучше подготовиться.

Так все и закончилось. Больше контрабандой мы не занимались.

Вернувшись в Рим, мы оценили свое положение и решили отправиться в Германию, в Штутгарт. Дело было весной 1946 года. Если ты жил в Италии независимо, не стоило ожидать большой помощи от ЮНРРА. Это нас не волновало, пока мы были богаты, но теперь мы иначе смотрели на вещи. Чтобы получить реальную поддержку от ООН, пришлось бы жить в итальянском лагере для перемещенных лиц со всеми его ограничениями.

А вот в Германии условия были куда более гибкими.

Ты мог зарегистрироваться как ПЛ и бесплатно питаться и получать прочие блага, даже если снимаешь отдельную комнату вне лагеря. Еда в штутгартском лагере была хорошей, и ПЛ размещались не в палатках, как в Италии, а в квартирах. В итоге нам дали комнату в лагере, но там остался только Мейлех. Мы с Мойше сняли комнату неподалеку у милой немецкой семьи, нуждавшейся в деньгах. Иногда мы втроем спали в лагере, а иногда Мейлех спал с нами в съемной комнате.

Крупнейшие лагеря для перемещенных лиц (ПЛ)

United States Holocaust Memorial Museum (USHMM)

Мы предполагали, что Айзек жив и так или иначе мы найдем его. В лагере для ПЛ в Штутгарте была хорошо налажена помощь беженцам в поиске родственников. Это была одна из причин, почему мы отправились именно туда. Там записывали твое имя, место проживания и имена членов семьи. ЮНРРА издала книгу, в которой были перечислены выжившие из каждого города.

Еще находясь в варшавском гетто, я знал, что Айзек перебрался в занятую русскими часть Польши и оказался в городке Местлик[105]. Человек, бывший там в это время, рассказал, что видел, как брата арестовала русская полиция[106] за контрабанду продуктов, и что многих еврейских беженцев отправили в Сибирь.

Айзек был сильным и молодым, так что мог выдержать тяжелый труд. Находясь в лагерях, мы надеялись, что даже если нас убьют, по крайней мере один брат останется в живых.

Мой друг, Бенни Шабасон, тоже живший тогда в Штутгарте, неоднократно наведывался в Польшу. Он происходил из состоятельной кожницкой семьи, во время войны спрятавшей все самое дорогое из своего имущества в принадлежавших ей домах. Бенни предпринимал поездки, чтобы найти эти ценности и понемногу вывезти их из Польши. Ему приходилось соблюдать осторожность. Официально Шабасон заявил, что ищет родных. Если бы поляки проведали, чем он на самом деле занимается, у него бы все конфисковали. Возвращаясь в Штутгарт, он каждый раз делился новостями о том, что происходит в Кожнице и Варшаве.

В один из своих визитов в Польшу он шел по Варшаве и случайно на улице встретил моего брата Айзека. Они обнялись. Трудно передать, как много в те времена это значило – узнать, что кто‐нибудь из твоего города или человек, с которым ты вместе был в лагере, выжил.

Айзек плакал: «Посмотри, остался лишь я один. Зачем я выжил? Я приехал в Кожниц. Там никого нет, никого. Даже рассказать, что произошло, некому».

Бенни прервал его: «О чем ты говоришь? Трое твоих братьев живы и находятся в Штутгарте. У них все в порядке. Я говорил с ними несколько дней назад».

Что при этом творилось на душе у Айзека… Слезы горя сменились слезами радости. Бенни буквально вдохнул в него новую жизнь. Брат дал ему письмо для нас. Он писал, что живет в Варшаве с женой Ривой и двумя детьми – Розой, родившейся в России, и Моняком, шестимесячным малышом, появившимся на свет в поезде, когда они ехали из России в Польшу. Мы сразу написали Айзеку ответное письмо, в котором советовали: «Не оставайся в Польше ни на день. Не медли ни минуты. Получив это письмо, перейди границу с Чехословакией. Оттуда просто перебраться в Германию и приехать в Штутгарт. Для тебя здесь все готово». Мы боялись, что русские закроют границу с Западной Европой и Айзек попадет в ловушку в Польше. Советский Союз после войны контролировал эту страну, и многие евреи бежали оттуда. Ходили слухи, что русские не желали их выпускать.

Когда Айзек с семьей пересек границу Чехословакии и Германии, он показал пограничниками польский паспорт перемещенного и сказал, что едет к братьям в Штутгарт.

Это позволило ему с женой и детьми получить бесплатный проезд на немецких железных дорогах.

Невозможно описать нашу встречу в Штутгарте – мы все плакали. Но перед нами сразу же встали практические задачи: надо было разместить семью Айзека. Они зарегистрировались в ЮНРРА, и мы проследили, чтобы им дали хорошую отдельную квартиру в местном лагере для ПЛ. Это было примерно в январе 1947 года.

Поначалу Рива готовила для всех нас и мы ели вместе, но ухаживать за двумя маленькими детьми и кормить четверых голодных мужчин – это было для нее слишком. Мы сказали