массивное кольцо с опалом. Катя почувствовала, что не сможет вынести еще один поворот темного камня: непривычная жалость к свекрови душила ее.

– Ладно, Наталья Михайловна, давайте подождем. Я просто так вам рассказала. Может быть, и не надо Арсению говорить, раз Виктор Николаевич…

– Катюш, прости. Я чего-то… задумалась просто. Спасибо, что сказала мне. Конечно, надо поскорее сказать Арсению. Виктору скоро понадобится много внимания. Слава богу, что у него сын и он совсем рядом.

Уже отвернувшись, свекровь прибавила еле слышно: «Ты же не потянешь всех…»

Февраль

Глава 38. …Натальей Михайловной

Дней впереди все меньше.

Последнюю неделю Наталья Михайловна уже не выходит из спальни до обеда. Когда вчера она осилила перебраться в гостиную, Катя сервировала ужин.

Дней меньше… Зато они заметно длиннее: мы перевалили солнцестояние. Все короче тягостные ночи, а значит, и весна – случится. Каждое утро Наталья Михайловна продолжает упрямо застилать кровать, расправляет смятые кошмарами подушки: разгладить складки – вдох – взять с тумбы книгу – вдох.

Вдох. Не надышаться… Вдох. Вдох.

Ну, не колотись ты так!

Выдох, наконец.

Наталья Михайловна не против прилечь днем, но исключительно на покрывало, набросить на ноги плед, никаких одеял. Увольте.

Это всего лишь небольшой дневной отдых, не болезнь. Болеют – на простынях, вот там взаправду капитуляция.

Все терпимо, одолимо, все…

Но как же жаль, что ей больше не хватает (жизни) навещать Виктора Николаевича! Вот это… это… Успокойся! При чем здесь подушка? Колотить спальные принадлежности – прерогатива пубертата. Сбавь обороты, старушка. Ты вообще как? Стонешь от боли? Злости? Ах, от бессилия… Ну это не страшно. Потерпи.

Чуток.

…Витя переехал к сыну три недели назад.

Поначалу Наталья Михайловна навещала любимого друга ежедневно. Февраль решил начать с дружелюбия: в безветрии сверкало солнце, удивленно таял снег. Долгая прогулка насыщала сердце воздухом и дарила радость – не только отнимала (все-все) силы.

Она выходила с рассветом, пересекала спящую деревню, небольшую передышку делала в радушном Викином кафе. Добросердечная продавщица неправдоподобно бодрилась, заваривала на двоих ромашковый чай.

– Знаете, как я вам благодарна, Натальюшка Михална! Если бы не вы, птаха ранняя, ничего бы я сегодня не успела. Дрыхла бы и дрыхла, до первого узбека. А так весь день впереди. Прям хоть тесто ставь! В качестве реабилитации. Но – я клянусь! – Наташку не я траванула! Вот вам крест! Нечем там было – лук и капуста!

Вика прятала зевок в ворот кофты, скользила взглядом под прилавок, стойко подливала в чашки кипяток. Удивительная женщина. Наталья Михайловна никогда не могла раскусить Катину подругу. Путает ударения, пьет, сознательно снижает штиль речи, потом проговаривается какой-нибудь «реабилитацией» и блестит филигранной резьбой удивительных своих сережек.

Однажды не выдержала.

– Вик, не могу налюбоваться на ваши серьги! Это же произведение искусства. Нигде подобного не видела! Целое состояние, наверное…

– Да, жутко дорогие. Они из Венеции. Там была маленькая мастерская. Семейная. Мы часа три с мастером проболтали. У него деды дедов еще ювелирами были. Сережки мне ужасно понравились, но почему-то постеснялась попросить. Так расстроилась, когда из страны уехали, все вспоминала про цветочки эти…

Рассказывая, Вика, не отдавая в этом отчета, пальцами ласкала правую сережку. Лицо продавщицы смягчилось, сквозь одутловатые щеки прорисовалась аристократичная тонкость черт.

– А как же тогда они у вас оказались?

– Подарил на день рождения муж… женек.

Вика прибавила окончание сквозь небольшую запинку, явно пытаясь вернуть в разговор привычное ерничание. Тут же поморщилась – как от боли непереносимой. Тихо и серьезно поправила себя:

– Муж… Муж. Натальюшка Михална, не обидитесь, я рюмочку пропущу? Мне тут сувенирчик передали, надо попробовать. Какое-то утро сегодня… Замерзла. Зуб на зуб… вот…

Так что в тот раз Вика все же выдвинула ящик под прилавком. Наталья Михайловна больше ни о чем ее не спросила.

Кстати, ни за один утренний чайник заплатить так и не удалось – Виктория всегда отказывалась брать оплату «со своих». Совершенно не ясно, как до сих пор не разорилось чудно́е деревенское кафе. Друзьями Вики были все лисичкинцы, наверняка даже узбеки со стройки стали ей родными. Разве что паломники? Но Наталья Михайловна подозревала, что эти несчастные вызывают у продавщицы жалость и… немаленькие скидки.

Катя как-то сказала, что подруге очень помогает Андрей. Так что вполне возможно, что Викин благотворительный ресторанный бизнес держится на местном миллионере: пару раз Наталья Михайловна сама оказывалась свидетельницей того, как Андреевы рабочие разгружали возле магазина «газель», забитую коробками с продуктами.

Ох уж этот Андрей. Друг Женьки, друг Вики, друг Кости…

Друг – Кати.

Всеобщий благодетель. Защитник сирых и убогих. Любитель лошадей. Всем хочет помочь. А своим в Лисичкино так и не становится. Не понять Андрею местных, не увидеть Лисицу. Что, кстати, не отменяет того, что он хороший человек. Но – не наш!

Уехал бы ты скорее отсюда, хороший человек.

Не уедешь…

Арсений забрал отца на следующий день после разговора с Катей. К сожалению, это было не самое лучшее Витино утро: сына он не узнал. Арсений топтался на пороге гостиной, постепенно съеживаясь под вежливо-равнодушным взглядом отца. «Наталья, милый друг, вы нас представите?» – церемонно обратился к Наталье Михайловне Виктор Николаевич. Растерянность он последнее время часто прятал под маской чопорности.

Интонация этого вопроса разрушила Арсения: там, где только что стоял бойкий хитроватый мужичок, известный всей деревне пасечник-спекулянт, теперь боролся со слезами раненый юный мальчик – брошенный родителями. Папа, это же я, Сеня.

Катя кинулась на помощь. Забрала у Арсения пузатую банку с медом, помогла снять тулуп, подтолкнула к столу.

– Арсений, садитесь скорее. Виктор Николаевич! Наталья Михайловна! Давайте позавтракаем для начала. Такой мед нам принесли – как раз к сырникам. Я бы кофе выпила. Арсений, будете? Наталья Михайловна, а вам чай, наверное, да?

Невестку в ту минуту ты не слушала, вцепилась глазами в своего старика, силой мысли пытаясь удержать на плаву остатки его сознания.

Не вышло.

Виктор Николаевич грузно опустился на стул, потерянно коснулся стекла банки. Затрясся в жалобном плаче. Зло оттолкнул твои руки, рывком сбросил со стола гостинец.

По полу медленно растекалась желтая клякса меда – за столом причитал старый измученный человек. Порой людям необходимо, чтобы их выслушали, не перебивая. Даже если рассказ