— Понял. Наливаю.

Потом разговор перешел на наиболее сильных и влиятельных союзников Карла Смелого. Из рассказов о четырех крупных вассалов, противостоявших королю, мне почему-то врезалась в память история графа Жана V д" Арманьяка. Он был хорошим воином и еще молодости отличился в сражениях, в которых ему довелось участвовать. Ему благоволил король и Людовик, будучи еще дофином. Он не раз одерживал военные победы, к тому подтвержденные его личной славой, был принят при дворе, пока вдруг внезапно не разразился скандал из-за его безудержной страсти к родной сестре Изабелле. Его безрассудство дошло до того, что он велел изготовить подложное разрешение от папы, после чего кровосмесительный брак был публично освящен перед алтарем. Жан переполнил меру своих прегрешений приняв титул графа милостью Божьей, начав чеканить свою монету, присвоив, тем самым, королевские права, и возобновил переговоры с королем Англии. Король Карл VII, взбешенный до крайности, направил против графа две армии, а парижский парламент обрушился на него всею строгостью закона. Крепости Жана не оказали никакого сопротивления королевским войскам, а сам он бежал, укрывшись в Арагоне. Когда судебный процесс закончился, парижский парламент 13 мая 1460 г. объявил его полностью изобличенным и виновным в предъявленных ему обвинениях. Графа приговорили к изгнанию из королевства навечно и конфискации всех его владений. Отчаянное положение графа спасла неожиданная смерть Карла VII. Людовик XI, вступив на трон, уступил просьбам бастарда д" Арманьяка, своего ближайшего фаворита и простил его, восстановив его в правах и вернув ему все владения. Несмотря на эту милость короля, граф не замедлил запятнать себя новой изменой, примкнув к противникам короля, мятежным вассалам. Людовик XI мог долго скрывать свои чувства, но никогда никому ничего не прощал. Стоило ему узнать о преступных переговорах графа с Эдуардом IV, королем Англии, он велел преследовать его в судебном порядке, одновременно поручив графу де Даммартену, стоявшему во главе армии, захватить его земли. В сентябре 1470 г. своим окончательным решением парижский парламент объявил Жана V, графа д" Арманьяка, виновным в оскорблении его величества, приговорил к аресту и конфискации владений.

— И чем кончилась история?

— Не знаю. Ходили слухи, что граф бежал в Испанию.

Потом я пытался завести разговор о короле, но Монтре ушел от разговора, сказав, что вряд ли может сказать что-то новое, при этом он не преминул еще раз заверить меня о своей лояльности к королевской власти. Зато упомянул, правда, вскользь о прозвищах короля.

Оказалось, что порядковый номер при имени упоминался лишь в тех случаях, когда король возводился на престол или умирал, поэтому простые люди и летописцы обычно отличали одного Людовика от другого с помощью двух определяющих слов: например, Людовик Ленивый и Людовик Святой, или Людовик Лев и Людовик Сварливый. Вот только никто, даже самые хитроумные из друзей, не могли придумать прозвище, чтобы четко и конкретно определить личность Людовика XI, поэтому его называли по разному, в зависимости от того, как относился человек к его личности. "Благоразумным" или "Осторожным" его называли сторонники и приверженцы, в народе его звали "христианнейший лис", а враги дали ему прозвище "Всемирный Паук" за методы ведения политики — лесть, подкупы, шпионаж и невидимую паутину интриг, в которую он искусно плел и ловил в нее, словно мух, своих врагов.

Ушел я от него поздно, уже после заступления на смену ночной стражи. Густые сумерки уже упали на землю, но еще хватало света, чтобы, не вглядываясь пристально под ноги, обходить нечистоты и зловонные лужи. Идя по городским улицам, я прокручивал в голове разговор с Пьером. У меня уже было свое мнение, правда, не до конца сложившееся, о короле или его брадобрее, но я не торопился делать выводы и уж точно не стал бы судить об этих людях по книге "Квентин Дорвард". У Вальтера Скотта выходило, что король является бесчестным и коварным интриганом, а Карл Смелый — великодушный, благородный, отважный рыцарь. Например, по словам палача, Людовик являлся умным и хитрым дипломатом и политиком, который добивается хитростью и деньгами победы там, где его противники — кровью и оружием.

"В мое время французского короля назвали бы дальновидным политиком, умеющим просчитывать ходы своих соперников. Если его методы ведения политики — подкупы, шпионаж и интриги, которые он искусно умел плести, то его можно назвать вполне современным королем, который хорошо знает людей, умеет выжидать, наблюдать и бить в тот момент, когда враг этого не ждет. К тому же его противники, еще те сволочи. Взять того же Арманьяка. Инцест, подделка документов, заговор и измена. Полный джентльменский набор. Впрочем, делать выводы мне еще рано, слишком мало информации. Поработаем, покрутимся, наберемся местного опыта, а там можно и к анализу приступать".

Утром встал поздно. Хозяйки дома не было, видно пошла на рынок или за водой. Выйдя на улицу, поздороваться с пекарем и его учеником, после чего отправился к цирюльнику, где побрился, а заодно послушал свежие сплетни. Зашел в ближайшую таверну, позавтракал, а затем отправился гулять и изучать город. Затем прошелся по лавкам, заглянул по пути к Николь, но девушки не было дома. Потоптался у торговых палат, где проходят большие сделки и можно встретить иноземных купцов. Решил потренироваться в изучении иностранных языков, но на этот раз мне не повезло. Решив, что на сегодня хватит, я отправился домой. По дороге решил, что ужинать буду у Жерара, а заодно узнаю у него новости. Поднявшись, я решил, наконец, пересчитать свою наличность, но мне помешал неожиданно раздавшийся стук в дверь.

— Кто там? — спросил я, подойдя к двери.

— Господин Ватель, это вы? — голос был молодой и звонкий.

— Я. А ты кто?

— Пьер. Да вы меня знаете, я из "Дубового листа". Мой хозяин, Жерар Бриоль, просит вас прийти незамедлительно.

— Прямо сейчас? — все же решил уточнить я.

— Ага.

— Сейчас приду.

Спрятав деньги, оделся и неторопливо пошел в сторону постоялого двора. Меня ждала новая работа. Стоило мне только перешагнуть порог, а Жерару увидеть меня, как тот сразу качнул головой в сторону лестницы, ведущей наверх. Поднявшись, я вошел в комнату и увидел незаметного, как внешностью, так и костюмом, человека, сидевшего за столом и пившего вино из оловянного бокала. Он кивнул мне, как старому знакомому, поставил бокал на стол и достал перстень, точно такой, как был у меня. Я достал свой, агент снова кивнул, после чего жестом предложил мне садиться.

"Возраст… где-то под сорок, — прикинул я. — Чуть скуластое, но при этом совершенно незапоминающееся