Шрифт:
Закладка:
Осия был негодным царем, да еще и узурпатором. Он занял престол после убийства прежнего царя, Факея, и царствование его было бесславно. Факей тоже был еще тем «перцем»; он, как и его убийца Осия, занял престол, отправив на тот свет предшествовавшего ему царя Пхакию. При нем Израиль был покорен правителем ашшуров Шульману-ашаредом и обложен данью. Попытка Осии вести тайные переговоры с египетским фараоном Осорконом IV была расценена Шаррукином как измена, после чего новый карательный поход ашшуров завершился взятием Самарии.
Но Осии здорово повезло, что его дочери приглянулись Шаррукину. Благодаря этому последнего царя Израиля не казнили, а отправили в почетную ссылку в Вавилон, где он благополучно и скончался в преклонном возрасте.
Похороны Аталии превратились во вселенскую скорбь. Похоронная процессия вышла из дворца рано утром. Тело несли самые выдающиеся вельможи, обласканные царем. Возглавляла шествие толпа наемных плакальщиц и музыкантов, остальные скорбящие шли сзади. Обычно за покойником следовали родные в узких, без складок, мешках из грубой, темного цвета, холстины. Щаррукина и Син-аххе-эриба было не узнать в их погребальных саванах. Они оба очень любили Аталию, поэтому их горе не было показным. Темное лицо царя вообще стало черным, как ночь, а царевич был бледен, словно полотно.
Жены и наложницы Шаррукина голосили и стенали так громко, что, наверное, их плач достигал небесного престола. Они рвали на себе одежды, царапали лицо и грудь, посыпали головы пеплом. Не сильно отставали от них и жены придворных вельмож. Они старались, чтобы их горе не выглядело показным, ведь сильно опечаленный царь, несмотря на мрачное, отрешенное состояние, был в состоянии запомнить, кто пренебрег древним обычаем, и впоследствии мог отправить их подальше от двора и Дур-Шаррукина. Такая опала обычно сулила забвение и многие другие неприятности вплоть до отделения головы от туловища…
В отличие от жителей Та-Кемет ашшуры не мумифицировали покойников. Их просто обмывали, обливали пахучими маслами, одевали поплоше и спустя несколько часов после смерти приступали к похоронам. Покойника старались снабдить всем: пищей, одеждой, украшениями, необходимой утварью для его потребностей. Кроме съестных припасов мужчина уносил в могилу и свое оружие — пику, дротики, а также парадный посох и цилиндр, служивший ему при жизни печатью. С женщинами клали несколько перемен украшений и драгоценностей, цветы, склянки с духами, гребенки и косметические приборы, а также белила, румяна и черную краску для ресниц и бровей.
Обычно состоятельные жители Страны Ашшур строили могилы из кирпича. Это были подземные камеры со сводами и выступами, где хоронили одного или несколько покойников вместе. А еще существовали гробницы в виде больших глиняных корчаг, в которых покойники помещались на корточках, и в форме двух цилиндрических чанов, которые потом слеплялись горной смолой; здесь тела лежали вытянутыми.
Тело клали на циновку, пропитанную горной смолой, голову — на подушку или плоский кирпич. Руки были сложены на груди, саваном обертывали бедра и ноги. Кувшины и глиняные блюда, расставленные вокруг покойника, наполнялись пищей и питьем.
Для Аталии был сооружен обширный подземный склеп. И конечно же, его наполнение сильно отличалось от захоронений простолюдинов. В сундуках и шкатулках, окружавших тело царицы, находилось огромное количество золотых и серебряных украшений тончайшей работы (около десяти тысяч предметов) — серьги, кольца, ожерелья, диадемы, браслеты, броши и перстни, а также ритуальные сосуды и столовая посуда из меди, слоновой кости, стекла и керамики. Один из золотых кувшинов с ажурной золотой цепью держала в руках Аталия. В этом кувшине, который был выдающимся произведением ювелирного искусства, находилась жертвенная еда, подношение для правителей загробного мира.
Кроме драгоценностей и косметических принадлежностей, Аталию в ее последнем путешествии сопровождала и роскошная золотая корона. Она была словно сплетена из виноградных листьев и украшена раскрытыми коробочками мака и восемью крылатыми фигурками добрых духов. А на мраморной плите у ног покойницы была выгравирована надпись: «Во имя Шамаша и Аннунаки, я, Аталия, женщина при дворе Шаррукина, царя Дур-Шаррукина и Земли Ашшур, встретила свою судьбу и покидаю этот мир, следуя по стопам моих отцов».
Эрибу изрядно утомил ритуал похорон. Перед этим он ночь не спал, дежуря возле опочивальни Шаррукина. Правитель Земли Ашшур, которого смерть любимой жены застала врасплох, почти до самого рассвета выл, словно волк, скорбя об Аталии. Кисир-Ашур опасался, что сознанием царя завладеет демон безумия, и не нашел ничего лучшего, как подставить своего ученика и первого помощника. Ведь теперь за здоровье царя в большей мере отвечал не придворный ашипу, а Эрибу. И ему придется отвечать головой, если царь обезумеет.
Как ни хотелось Кисир-Ашуру поставить себе в заслугу избавление Шаррукина от неминуемой смерти после ранения отравленной стрелой, но ему пришлось сознаться, что спасителем царя стал простолюдин, официально не обученный врачебному искусству подмастерье. Возможно, ашипу и дерзнул бы обмануть правителя, но тот, едва открыл глаза, первым делом спросил:
— Где он?
В этот момент лекарь, который убедился, что жизни Шаррукина ничто не угрожает, поторопился отправить Эрибу восвояси (не без задней мысли) и сидел у ложа больного, нахохлившись, как старый ворон на ветке засохшего дерева.
Вопрос сильно смутил ашипу. Кисир-Ашур понял, о ком идет речь. Царь, несмотря на свое бредовое состояние, успел заметить Эрибу, который был для него новым человеком. Поэтому наглое вранье сулило большие неприятности. Обвести Шаррукина вокруг пальца редко кому удавалось; он был весьма проницателен и ничего не забывал.
Пришлось ашипу признаться, кто является истинным чудотворцем. Ведь царь слышал разговоры придворных лекарей и знал, что он практически покойник. Опытные жрецы-врачеватели были бессильны что-либо предпринять. А затем последовало неожиданное исцеление, которое царь поневоле связал с незнакомым лекарем.
Шаррукин пожелал видеть Эрибу немедленно. Когда юноша появился в его опочивальне, уже готов был указ о присвоении юноше придворного чина, но не ашипу,