обсуждать с ними то, что увидел внутри автомобильчика. И в этом смысле меня трясло даже не столь от страха, сколь затошнило от того простодушного тона, которым отец спросил про них, будто они были чем-то само собой разумеющимся. И мне захотелось заорать на своих родителей, закричать с убийственной яростью, прося хоть о капле понимания. Как вообще могло такое быть, хотел бы я спросить, как вообще настоящие большие люди могли столь безмятежно и самодовольно относиться к факту существования Маленьких? Как могли они дарить своим детям подарки, будь то на дни рожденья или по любому другому поводу, зная при этом, что их подарки могут выглядеть в точности как тот самый автомобильчик и его пассажирчики? Пассажирчики эти были карикатурами на настоящих людей – двое взрослого вида, как мама и папа, на передних сиденьях, и двое детского вида, неподвижно посиживающие сзади (из-за дальнего расстояния я не мог разглядеть их половую принадлежность). Как вообще могли существовать такие игрушки, которые были бы копиями вещей, реальных для этих Маленьких Человечков, как, например, игрушечная миниатюрная кукольная духовочка, которая похожа на настоящую кухонную духовку, но при этом ничем бы не отличалась от духовочек, на которых готовят Маленькие Человечки в своих крохотных кухоньках в своем малюсеньком мирке? Даже если бы между ними были различия, любой ребенок мог бы задуматься: «Эта игрушечная духовочка выглядит почти как те, которые могут быть на кухнях у Маленьких Человечков». Как могут взрослые быть столь недальновидно-тупыми или же намеренно-зловредными, чтобы игнорировать данный факт, позволяя собственным детям играть с игрушками, схожими с реальными предметами быта Маленьких Человечков? И ведь любой ребенок при достижении им определенного возраста мог уже самостоятельно задуматься об этом же, и сколь чудовищным оказалось бы это осознание подобия собственных детских игрушек с сущностями мирка Маленькой Страны, включая самих живущих в ней Маленьких Человечков (если про них вообще можно сказать, что они «живые» с нашей человеческой точки зрения). И почему дети при взрослении не реагируют на данное открытие с теми же страхом и ненавистью, от которых трясся я сам?

Также я осознавал, что по практическим причинам наш реальный мир должен быть надежно отделен от Маленького мирка, так же, как в реальном мире территории стран надежно охраняются границами, таможнями и армиями друг от друга. Но пусть даже меня опять заклеймили бы как бесстыжего маленького упрямца уже не только родители, но и вообще каждый, с кем я поделился бы своими мыслями и чувствами, глубоко внутри себя я ощущал, что совсем иначе обстоят дела с границами нашего мира и мирка Человечков.

До самого конца поездки я дрожал от тревоги и при этом разрывался от гнева. С того самого момента, как отец спросил меня, вижу ли я их, страх по отношению к Человечкам достиг своей наивысшей точки и завис в ней. «Конечно же я их видел, папашка-дурашка!» – думал я. Почему он издевался надо мной специально, заняв их сторону? В этот самый момент пассажиры автомобильчика повернули свои головы по направлению к нам, а затем повернули обратно, словно демонстрируя: «Мы знаем, что вы смотрите на нас. И вы знаете, что мы смотрим на вас. И теперь вы знаете, что мы знали, что вы смотрели на нас. И теперь вам не спрятаться от этого невысказанного знания». В свою очередь я послал ответную мысль – «Чертовы вертоголовые!», – сомневаясь при этом, есть ли хоть что-то там у них в головах, так как мне они казались абсолютно полыми штуковинами.

Вскоре после данной безмолвной стычки отец указал в окно на новый дорожный знак с намалеванной примитивной рожицей и надписью под ней «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МАЛЕНЬКУЮ СТРАНУ».

– Путь свободен! – подытожил он высокомерным тоном, продолжая сиять неизменной улыбочкой на самодовольном лице.

– Отвали ты от мальчика! – опять встряла мать, словно предупреждая его не затрагивать запретную тему.

И я мог бы прямо тогда же закатить такую истерику, какую даже они не ожидали бы от меня, а еще я мог бы пролезть между передними сиденьями и вцепиться в руль, чтобы наша машина слетела куда-нибудь в глубокую яму на обочине, и таким образом убить либо нас троих, либо только их двоих. Но поразмыслив, я пришел к выводу, что если бы выжил, то мог бы быть усыновлен другой подобной парой, которая отнеслась бы к моим страху и ненависти перед Человечкам точно так же, то есть я лишь поменял бы шило на мыло. Должен признаться, доктор, что я вообще с трудом адаптировался к людскому обществу в целом. И вы обязаны знать о тех страданиях, которые испытывает каждый, кто осознает себя как не от мира сего. Именно тогда я впервые, несмотря на страх и ненависть, по-настоящему проявил интерес к Человечкам, пусть это и можно было бы рассматривать как защитную реакцию разума. И я шагнул навстречу новому положению вещей, так как оно сулило благотворную перспективу.

В течение последовавшего года этот интерес то возрастал, то убывал – в зависимости от того, как часто я просыпался в холодном поту после снов о Маленьких Человечках, захлебываясь от болезненного ужаса. И только после сна, в котором реальные люди, включая меня самого, каким-то образом превращались в Маленьких или даже наполовину Маленьких (что особенно встревожило меня), вот тогда я наконец понял, что пора действовать, и твердо себе заявив «Время пришло!», начал сознательные попытки докопаться до дна окружавшей их тайны.

Самым естественным казалось начать поиски с библиотеки. В кратчайшие сроки я искренне ожидал узнать там как про самих Маленьких Человечков, так и про нечто такое, что могло бы избавить меня от страха перед ними или хотя бы уменьшить его (а также избавить полностью от ненависти к ним, или хотя бы смягчить ее). Но так как я был всего лишь ребенком с неразвитым представлением об истинном положении вещей в реальном мире, то очень скоро я осознал, как сильно заблуждался в своей самоуверенности.

Дорогу в библиотеку я знал куда лучше большинства сверстников, так как был первым по успеваемости в классе. Ну, и можете ли вы представить постигшее меня разочарование, когда я потерпел неудачу в бесплодных попытках нарыть хоть малейшую крупицу информации о Маленьких Человечках?! Но разве мог существовать такой огромный пробел в естественной науке, столь огромная зияющая дыра – что за тайный заговор, что за кодекс молчания действовал, что ни малейшего упоминания о данных созданиях я не мог обнаружить в открытых источниках, не говоря уж о конкретно посвященных