Взросление всегда казалось мне необъяснимым. И я уверен, доктор, что вы соображаете, о чем я веду речь. Постоянно нас поправляют и одергивают по-всякому, прежде чем позволят стать полноценным членом общества. И я ни капли не мог понять ни сам процесс становления в целом, ни его шаги – как мы вообще можем узнать, кем или чем являемся. Как будто ожидалось, что я подскочу и встану в строй среди других, когда подрасту, потому только и слышалось – «Подъем! Пора делать вот это, а теперь вот это! Пора показать себя!» – кричали на меня, искренне веруя, что я прямо только к тому и стремился.

Прошу прощения за этот небольшой порыв эмоций, доктор, но и вы меня поймите. Как вы знаете, я прекрасно помню собственный текст, так как давно его заучил. И уж не в первый раз готов поведать свою историю, и даже сейчас стараюсь вести себя прилично, как меня всегда поучали родители. Постоянно они повторяли мне: «Веди себя прилично! Ты же из приличной семьи!», напоминая об этом по любому поводу, как будто кровное родство в этих вопросах было столь важно. С нынешних позиций я соображаю, что отчасти они не были так уж неправы. Ну а в то время оба постоянно называли меня бесстыжим маленьким упрямцем. «И как только могли мы вырастить такого бесстыжего маленького упрямца?» – жаловалась мать отцу, или же наоборот. «В моей родне никогда не было таких бесстыжих маленьких упрямцев!» – плакался один родитель другому, а тот в свою очередь возражал: «И в моей семье тоже не было!» Опять вставал вопрос генетического фактора, о чем я и говорил только что, и если бы я был немного старше и осознал, что являлся приемным ребенком, то данное осознание сильно бы меня огорчило. В свете последующих событий я понял, что биологическая связь между мной и ими оказалась наименьшим камнем преткновения, но здесь уж очень тонкий момент для меня, как вы знаете.

Их продолжавшийся спор перерастал в ссору, пусть даже лишь для видимости, родители швыряли друг в друга одни и те же фразы, туда-сюда, туда-сюда, а затем кружили надо мной, хнычущим маленьким мальчиком, – «Посмотри-ка, до чего ты нас довел, бесстыжий маленький упрямец!» Их же не волновало, что я всего лишь был сильно напуган, а не капризничал специально, чтобы «довести» их. Называя меня так, они всего лишь пытались перевести стрелки. Ненависть была для меня придатком страха – каждый ребенок чего-то боится, а моим худшим страхом было… В общем, больше всего я боялся их… Под ними я имею в виду не собственных отца и мать, пусть их я тоже боялся, но когда я был совсем маленький, то я еще не начал ненавидеть их. А ненавидел я тех, других, – Маленьких Человечков.

* * *

Как-то раз я со своими родителями отправился в поездку на машине. Отец непринужденно рулил, с неизменно нацепленной улыбочкой глядя сосредоточенно сквозь ветровое стекло. Он постоянно так улыбался, сколько помню, и всегда смотрел сосредоточенно, даже когда не рулил. Мать сидела на переднем пассажирском сиденье и молчала, солнечные лучи отражались от ее гладкого лица. У нее всегда было такое вот гладкое лицо, обратите внимание на это, доктор, а также очень большие глаза. Я же расположился посередине на заднем сиденье и глазел вокруг, погрузившись в собственные мысли, не задерживая взгляд на чем-то конкретном – ровно до тех пор, пока не увидел по правой стороне дороги один из тех самых указателей с примитивно намалеванной мордашкой и надписью «МАЛЕНЬКАЯ СТРАНА». И я вновь испытал самый натуральный трепет, меня аж затрясло, как и каждый раз при виде вот таких дорожных знаков. Стрелочка внизу указывала прямо, оповещая водителей о въезде в Маленькую Страну.

Я прильнул к правому боковому стеклу, напряженно всматриваясь в проносящийся пейзаж. На небольшом расстоянии от нашей дороги еще одна дорога, маленькая дорога, вилась по направлению к открытой равнине, что лежала чуть ниже на нашем пути. Я скосил глаза в сторону переднего сиденья и увидел, что отец наблюдает за мной через зеркало заднего вида, но меня это ничуть не заботило. Никогда ранее я еще не находился так близко к Маленькой Стране и потому отчаянно хотел увидеть как можно больше, однако видел лишь узкую дорожку, пересекающую пустую равнину. Такое себе порожденное страхом упрямство – я желал увидеть нечто, одновременно боясь того, что мог увидеть, и чувствовал себя при этом, как в тех страшных снах, когда рядом никого нет, но при этом ты знаешь, что нечто невообразимо ужасное может выскочить ниоткуда в любой момент. Совершенно захваченный данным ощущением, на самой его вершине я наконец увидел маленький автомобильчик, свернувший на маленькую дорожку. В то же время наша главная дорога тоже вильнула вправо, и при приближении автомобильчика мне захотелось рухнуть на пол и спрятаться, но ведь тогда я бы не увидел их.

Их автомобильчик, маленький автомобильчик, казался игрушечным не столько из-за размера (так как он находился довольно далеко, чтобы я мог сравнить размеры транспортных средств), сколько именно из-за своего внешнего вида – не полноценная модель, а простой прямоугольник катился на шатких колесиках, без каких-либо аксессуаров, словно сделанный из пластмассы, выкрашенный ярко-красной краской. И от одного только этого ярко-кричащего красного цвета я был в еще большем ужасе, чем если бы цвет автомобильчика был менее ярким (пусть желтого, или белого, или какого-нибудь оттенка синего), так как яркая краска сама по себе бросалась в глаза на фоне серого пейзажа. Но затем внимание мое перешло от самой машиночки к тому, что находилось внутри.

До того момента я едва ли видел Маленьких Человечков хоть глазочком по-настоящему. Меня наполняло таинственным страхом изображение рожицы на дорожных знаках, оповещавших людей, то есть настоящих людей, об их въезде в Маленькую Страну. Одна лишь мысль о существовании Человечков окатывала меня тревогой, но тревога эта имела довольно расплывчатые очертания. Присмотревшись пристальнее к тому, что находилось внутри пластмассовой красной игрушечки, я наконец пожалел о том, что не спрятался на полу, свернувшись на коврике возле сиденья (пусть даже родители ворчали бы на меня из-за этого до конца поездки, в очередной раз клеймя как бесстыжего маленького упрямца).

– Ну, теперь ты видишь их? – спросил меня отец, скосив пристальный взгляд в зеркальце заднего вида, на что я ответил оглушительным молчанием.

– Папа задал тебе вопрос! – подключилась к разговору мать, – Отвечай, когда тебя спрашивают!

Но я продолжал вопиюще безмолвствовать, потому что не мог