– Сначала я не обманывал: в голове была такая неразбериха, что я себя не помнил! Потом, конечно, мысли стали упорядочиваться, и я смог рассуждать здраво. Я вспомнил почти все, но несколько дней выпали из моей памяти. Точнее, два с половиной дня. Необходимо было понять, как я оказался в заброшенном здании и кто накачал меня какой-то дрянью! Вот тогда-то я и решил притвориться, что забыл не только те два с половиной дня, а все на свете… А потом появился следователь, и я узнал о гибели Карла.

– И решили продолжать лгать? Почему?

– По-моему, это очевидно! – воскликнула Марина Бондаренко. – Он опасался за свою жизнь, ведь кто-то похитил его и удерживал в этой… в Низовской!

– Отчасти по этой причине, – согласился Роман. – Но это не главное.

– Что же, по-вашему, главное? – поинтересовалась Лера.

– Я хочу знать, кто убил Карла!

– Так вы пытались вести собственное расследование?

– А как бы вы поступили, если бы вас обвиняли в убийстве? Очевидно же, что меня подставили! Я решил, что убийца, скорее всего, кто-то из родственников: все на это указывает.

– Так вы за этим приходили в нотариусу?

– Надо было с чего-то начинать! Я хотел понять, кто еще знает о завещании и желает его заполучить или уничтожить. Оказалось, два человека – Луиза и Эдуард.

– Выходит, вы знали о существовании завещания?

– Разумеется, Карл мне сказал.

– И кто же наследники?

– Я.

– Только вы?

– Да.

– Вам не показалось это странным? Ну, у Карла ведь есть и другие родичи…

– Он не объяснял мне своих мотивов – просто поставил перед фактом.

– И вы, конечно же, не возражали?

– А вы бы возражали?

Если бы Лере оставили кучу денег, бизнес и недвижимость? Глупый вопрос!

– Я никогда особо не общался с родней Карла, – добавил Роман. – Он этого не хотел.

– А как, по-вашему, почему ваш приемный отец возражал?

– Наверное, у него имелись причины.

Звучало странно, ведь Роман, будучи усыновлен Карлом, должен был войти в его семью. Однако Карл не пытался сделать его ее частью, а, казалось, всячески ограждал приемного сына от общения с другими домочадцами.

– Вы не считаете, что Карл мог действовать так из-за вашего диагноза? – спросила Лера.

– При чем тут это?

– Ну, может, он боялся за своих родных?

– Вы же ничего не знаете! – усмехнулся Роман.

– Не знаю, потому что ни вы, ни ваш врач не хотите рассказывать.

– Это не имеет отношения к случившемуся, можете мне поверить!

Лера так не считала. Все, что она на данный момент знала о Романе Вагнере, ставило ее в тупик, и главной проблемой был этот самый пресловутый диагноз! Ей казалось, что, знай она, чем болен подозреваемый, это решило бы половину дела.

– Вам известно, где находится завещание?

– Копия – у нотариуса, естественно. А оригинал – в сейфе. Сейф, я так понимаю, у вас?

– Вы можете его открыть или нам вскрыть его самим? Ну, раз нет опасности, что…

– Вот, возьмите, – перебил ее Роман, снимая с пальца кольцо, которое Лера сама же и передала ему, получив, в свою очередь, от Сурковой.

– Зачем?

– Кольцо – ключ от сейфа, – пояснил он. – Карл отдал его мне, когда рассказал о завещании и попросил забрать сейф к себе.

– Почему?

– Думаю, он что-то подозревал.

– В смысле, что его могут убить?

– Нет, конечно! Просто боялся, что, несмотря на его предупреждение, у домочадцев может возникнуть искушение там пошарить. Мы перевезли сейф в мою квартиру, а потом я решил, что в мастерской ему будет безопаснее. Кстати, я оказался прав, ведь следователь Лурье так и не узнал о существовании мастерской и, соответственно, не обнаружил сейфа!

– Вы открывали его после смерти Карла?

– Только когда вы рассказали об ожерелье. Я, честно говоря, и думать о нем забыл, ведь заказ был закончен до того, как все произошло, и я положил его в сейф. Я не знал, кто заказчик, но потом появились вы. Я открыл сейф, нашел ежедневник Карла, где он записывал и свои встречи, и заказы, полученные от особо важных клиентов. Так я и выяснил имя Думбадзе.

– Ежедневник все еще в сейфе?

– Да. Я прочел его от корки до корки, пытаясь найти хоть что-то, какой-то намек на то, кто убил Карла…

– Нашли?

Роман покачал головой.

– Теперь мы попробуем, если не возражаете, – сказала Лера. Впрочем, даже если бы ему вздумалось возразить, это вряд ли что-нибудь изменило бы!

– У меня последний вопрос на сегодня, – сказала Лера, уже поднявшись и готовясь уйти. – Вы все время называете вашего приемного отца по имени, и никогда – отцом. Неужели за десять лет, что он опекал вас, вы не начали испытывать к нему сыновних чувств? Даже после того, как узнали о его планах оставить вам все свое состояние?

Роман ответил не сразу. Он долго смотрел на свои руки, лежащие на столе, потирая указательный палец правой, где раньше находилось кольцо – ключ от сейфа.

– Карл Вагнер не был моим приемным отцом, – произнес он наконец.

Ну вот оно, объяснение всему: Роман, несмотря на вполне здравые рассуждения, все-таки не в себе: он отрицает очевидное! Но следующие его слова поразили ее еще больше:

– Он был моим дедом.

* * *

– Вот это номер! – воскликнул Логинов, когда Лера вкратце передала ему суть допроса Романа Вагнера. – Дед… то есть настоящий, родной дед?!

– Точно.

Они встретились во время обеда в кафе неподалеку от здания Управления. Там был неплохой буфет, но в это время он обычно переполнен, а им необходимо было кое-что обсудить.

– А я-то все голову ломал, какого черта Карлу вздумалось усыновлять почти взрослого парня, когда, с его деньгами и связями, можно было выбрать любого ребенка!

– В том-то и дело, что «любой» ему был не нужен, а Роман – своя кровь!

– Как Карл узнал-то о его существовании? Или он знал всегда, а забрать решил только после того…

– Нет-нет, он ничего не знал, – перебила Виктора Лера. – Оказывается, в студенческие времена мать Романа и Георгий Вагнер встречались. Она забеременела, но женитьба в его планы не входила. Георгий предложил ей денег на аборт, однако мать Романа оказалась девушкой гордой и не взяла их. Она бросила учебу и вернулась к отцу. Тот принял ее и не стал читать нотаций: как вышло, так и вышло, сказал, сами вырастим. Вот только он не представлял, что дочь уйдет так рано, а у внука окажутся проблемы со здоровьем!

– Неужели он ни разу не пытался разыскать Георгия? – спросил Логинов. – Ну хотя бы после смерти дочери?

– Нет, видимо, гордость – их фамильная черта, несмотря