Показалось, что разбудил меня шепот. Или звук шуршащего в машинке попкорна? Нет, не то. Звук издавали пальцы, шлепающие по клавишам клавиатуры. Кто-то печатал. Быстро, почти без пауз.

– Костя? – рассмотрела я его в сумраке кинозала. – Сколько времени?

– Три часа.

– Три часа ночи. Уснула… Ну продрыхла же я…

– Три часа дня.

– Чего?.. – подскочила я. – Я же в школу опоздала…

– Знаю. Алла решила, тебе лучше поспать. Все видят, как ты измотана. Не переодеваешься, не ешь, не спишь.

– Ты всю ночь тут просидел?

Костя захлопнул крышку ноутбука.

– Работал. Я ищу сбой в программе – почему Умный дом меня запер. Кто-то влез в его код, но не понимаю, кто и как.

– Придумай что-нибудь на такой случай для экстренного выхода, а то как ловушка из фильма ужасов.

Меня почему-то порадовало выражение ступора на лице самоуверенного Кости Серого. Он всегда думал, что знает ответ на любой вопрос, и у меня как раз накопилась парочка. Очень уж хотелось посмотреть подольше на его сузившиеся голубые расщелины глаз с налетом паники.

– Кто-то оплатил мне тренера за сто тысяч, не знаешь кто?

– Тренера?

– Ага. Именитого, с регалиями. Одно занятие двадцать тысяч.

– Спроси…

– У тренерши? – перебила я. – Уже. Она даже перевод показала.

Я ждала, и он спросил:

– И кто?

– Мой отец. Но я знаю, у него нет столько денег. Мы отдаем кредит за машину уже два года, раз в месяц по двадцать тысяч, и никогда не платили даже двадцать пять. Пятерка на квартплату. Все рассчитано. Кто-то ему эти деньги дал.

– Тогда, – вздохнул Костя, недовольно кривя губу, – это сделал твой благоверный Макс.

Теперь сузились в щели мои глаза.

– Он бы не пять занятий оплатил, а двадцать пять.

– Но ты бы не поверила, что твой папа выложил полмиллиона. Сотня звучит убедительней. Взял кредит. Одолжил. Выиграл в лотерею. Тут соврать проще.

Открыв бутылку воды, я прополоскала рот, а потом выпила оставшееся залпом.

– Алла сказала мне в школе, что Роксану отправили в Китай. Это она подмешала снотворное. Хотела избавиться от меня и Аллы на оставшийся вечер, чтобы мы не мешали ей охмурять Максима.

– Да… я ошибся. Это сделал не Макс. Он пробовал и мне что-то сказать.

– И что?

– Сказал, – обернулся Костя на дверь кинозала, удостоверяясь, что с нами никого нет, – «не отходи от Киры, присмотри за ней». И сразу врезал, отбросив на капот. Кажется, не без удовольствия врезал, но сделал это специально, чтобы увидели ты, его мать и Алла с Яной. Типа мы ссоримся.

– И ты, – помогала я себе жестами, – ты, типа, поэтому сидишь тут всю ночь? Алла не заревнует?

– Нет, она знает, что я здесь. Может, – посмотрел он в потолок, подсвеченный россыпью мелких лампочек, похожих на звезды, – это оно и есть, между нами.

– Между нами Алла и Максим.

Подорвавшись с кресла, я собиралась побыстрее уйти. Перешагивала пуфики, цеплялась за них ботинками и парочку раз чуть не грохнулась вперед руками: я знала, чем закончится этот разговор.

Еще капля его общества, и я признаюсь, что все «немножко между нами» превращается в «множко».

– Кира, стой! – догнал он меня.

Судя по звуку шагов, он не перепрыгивал пуфики, а тонул в них ногами.

– Подожди, пожалуйста, остановись! – развернул он меня.

Мы оказалась в центре очередного пуфа, переваливаясь с ноги на ногу, теряя равновесие, как на серфе посреди океана в девятибалльный шторм.

– Кира…

Не знаю, какую тираду слов он заготовил. Что собирался сказать? Я бы слушала и слушала его шепот под искусственными звездами, барахтаясь в красной трясине поролоновых гранул. Это была именно трясина болота, в которой мы тонули, а никакой не океан.

Мы одновременно приблизились. Я перестала сохранять равновесие и упала, утягивая его за собой. Чертыхнувшись, мы оказались на красных пуфах, один из которых взорвался от нашего падения тысячей поролоновых шариков, рухнувших на нас теплым электризованным снегом.

Так рассыпалась и я: мое сознание, мои мысли, реальность. Остались я и он. И теплые губы Кости на моих, застывшие в нерешительном, но столь желанном поцелуе. Сердце билось в ушах, и небо падало неоновыми звездами, пока он обнимал меня, аккуратно прикасаясь к волосам и скулам, а мне хотелось обернуться Костей, рассыпаться на осколки, запутаться в нем, потеряться.

Я не знаю, кем были мне Максим и Костя. Существовало ли решение уравнения наших сплетенных паутиной чувств? Из умных книг Аллы (а она дала мне почитать про арахнологию) я узнала, что паутина существовала на земле сто миллионов лет назад, что ее нить сильнее стали, что паутина – это жидкость, застывающая на воздухе.

Я, Макс и Костя были жидкостями, развивая вокруг себя нитки, источающие ток. Это было научным фактом из книги – бьющие током нити. То же самое происходило и с нами.

Сближение заканчивалось бегущими искрами и падением. И хорошо бы паутина оказалась спасательной сетью, а не смертельной ловушкой.

Пока наши губы с Костей обменивались зарядами тока, грянул гром.

Точнее, визг Воронцовой-старшей.

– О боже! Но, но… что здесь происходит?! Константин, боже… Нет, я не могу смотреть на это! Кирочка, как ты могла?! Как?!

Когда мы с Костей приподнялись с пуфов, усыпанные прилипшими пенопластовыми шариками снега, от Воронцовой остался только вихрь перьев ее черного боа, одно из которых опустилось на наши с Костей крепко сцепленные руки.

Черное вороново перо – черная дыра. Между нами.

Глава 13

Инфаркт памяти и сердца

Как мы осмелились? Как рискнули, окольцованные маяками, посаженные в клетку с камерами на стенах, где про нас известно все, – как мы осмелились влюбиться? Мы влюбились друг в друга. Как дикие журавли.

Мы – Журавлева и Серый.

Я нашла себе оправдание, зная, что Костя женится, потому что так решили Воронцовы, а не он сам. Они шантажируют его страхом за дочь, что та не перенесет отказа. И Костя всего лишь барахтался в реке, пока я вспоминала, умеют ли плавать журавли.

Не притронувшись к завтраку, оставленному на подносе у меня в комнате, я швыряла вещи в чемодан, когда в дверь постучали.

Сердце сжалось. Я не хотела видеть Владиславу Сергеевну, Аллу, наверное, и Костю тоже. Не сейчас. Не на этаже, где наши с Аллой двери располагаются по соседству. Мы с Костей сделали выбор. И поцелуй расчертил нашу жизнь в гнезде на пике ели горизонтом, ниже которого нет ничего.

Нет больше его с Аллой. Нет меня с Максимом.

– Уходите! – крикнула я. –