– Алло, пап, это я.

– Привет, дочка. Как ты?

– Слушай, ко мне тренер сегодня подошла. Ты оплатил ее услуги. Не нужно было. Я верну. Я работаю.

– Кира, не тараторь. Занимайся и готовься.

– Но это слишком дорого! Она чемпионов тренировала.

– Значит, справится и с тобой.

– Ладно… спасибо… я все равно верну.

– Хорошо. Оплатишь мне на старости лет занятия с нейропсихологом, чтобы контролировать умственную деменцию.

Он вроде как пошутил, но мы оба сразу погрустнели, думая об одном и том же человеке.

– Как мама? Как у нее дела?

– Принимает лекарства. Стала более молчаливой, а в остальном все как всегда. Мы даже в театр сходили.

– Круто. Ты передавай ей привет.

– Конечно.

– А бабуля как?

– Бабушка скучает без тебя сильнее всех. Ждет, когда вы летние закрутки начнете дегустировать. Ты бы слышала, как она ругала меня, узнав, что ты в Москве у Воронцовых. Она чуть за ружье не схватилась!

– Нет у нее ружья.

– А место на стенке осталось! Позабыв про свой артроз, так от пружин оттолкнулась.

– И почему же она против?

– Бабушке прошлое хочется забыть, а тебе – вспомнить. А я где-то посередине. Вижу ведь, что ты мучаешься. Постоянно вопросы задаешь. Я надеялся… ты найдешь, что ищешь.

– Я не знаю, что лучше, пап, – перебила я, – забыть или вспомнить.

– Мы любим тебя, дочка. Этого не забывай.

Вернувшись, я нашла записку от Аллы. Желтоватый шершавый лист из тяжелой бумаги (не удивлюсь, если сделанной вручную) лежал на подушке. Красивым почерком, каллиграфичными буквами Алла написала: «Эта повязка подарит тебе много крепких и сладких сновидений».

Рядом лежала сплетенная из крапивы широкая лента на голову. Я надела ее на манер ободка, но та оказалась широковата. Повязка упала мне на глаза приятной теплой завесой. Прямо так я рухнула на подушку, представляя себе полярные сияния Якутска и журавлей на их фоне.

Я задремала. А потом и уснула. Прямо в школьной форме, забыв про ужин и уроки.

И сон тоже приснился.

Но в этот раз, к счастью, я больше не видела никаких ворон. Я видела людей. Точнее, детей. Маленьких нас: Аллу, Максима и себя. Мы играли на детской площадке. Все вокруг было серым, сотканным из дыма: горка с приземлением в жесткий песок, лошадка на тугой пружине, кататься на которой можно только в припадке рокера. Лестница с перекладинами, по которой лазил Макс, изображая трюки: то вниз головой повиснет, то сделает переворот. Ему лет двенадцать, не больше. Челка его длинных волос небрежно падает на лоб ниже бровей.

Максим несколько раз неудачно спрыгнул, приземлившись коленями на асфальт. Его джинсы покрылись дырками и грязью. Если бы я вернулась с прогулки в таких, меня бы точно лишили сладкого и телика на неделю.

Мама Максима совсем не сердилась. Она шутливо погрозила ему пальцем и крикнула:

– Максимка, приглядывай за девочками!

Мы с Аллой рассмеялись. Свой смех я слышала словно со стороны. Со звонким эхом колокольчика. И вдруг картина перед глазами растроилась. Пытаясь удержаться внутри дремы, я сосредоточилась на голосе Аллы. Она напевала какую-то мелодию и рисовала по асфальту мелом клетки для игры в классики.

Алла закончила рисовать. Хохоча, побежала к маме, упала ей на колени. Та сидела за деревянным столом и болтала с моими родителями. Через пару мгновений Воронцова потянулась к сумке и протянула дочери то, что она недолго клянчила.

Счастливая Алла вприпрыжку вернулась ко мне и своим классикам. В руке она сжимала красную помаду. Открутив колпачок, Алла посмотрела на меня, потом на пустую клетку классиков, опустила руку и нарисовала символ – красный кружок со знаком плюс внутри.

– Что это? – спросила я, чувствуя, как у меня кружится голова, причем не только во сне.

Игриво мотая двумя хвостиками, она ответила:

– Будущее, Кирочка… это будущее…

Я собиралась спросить что-то еще, но мама Аллы подошла к нам с фотоаппаратом и сделала снимок. Успев отвернуться, я замерла, но вспышка все равно меня ослепила, и я распахнула глаза.

Солнце.

Это было солнце, что рвалось сквозь жалюзи.

Скатившись с кровати, поняла, что испытываю симптомы как после укачивания. Однажды меня точно так же укачало на прогулочном теплоходике по Волге.

– Эти штуки нужно продавать с предупреждением «осторожно, сны!», – стянула я с глаз повязку, в которой уснула. – Не крапива, а дурман-трава какая-то.

Встав на ноги, покачиваясь, я подошла к столу на пробковой доске, возле которого висело детское фото с площадки. Теперь оно выглядело живым и понятным. Я рассмотрела подранные джинсы Макса и тюбик помады в руке Аллы, чего раньше не замечала.

– Будущее, Алла. Ты знала уже тогда, что будет дальше. Спустя восемь лет… в будущем.

Виновато ли снотворное Роксаны или повязка из крапивы, сплетенная Аллой, но я решила, что хватит с меня этих кошмаров и отходняков. Сдернув повязку через голову, запихнула ее поглубже в чемодан.

– Кирочка! – остановилась на лужайке возле меня Воронцова. Она бежала на месте, сопровождаемая тренером. – Как дела, Кирочка? Скажи, Максимка тебе не звонил?

Я мотала головой.

– Отец с ног сбился в поисках. Ну что за ребенок! Брал бы пример с Аллочки… радость моя.

– Я пойду… – бросила я взгляд на перевязанную бечевкой стопку книг, которые мне посоветовала почитать Алла, понимая, что я отстаю по девятнадцати предметам из двадцати.

К счастью, умение любоваться природой на уроке эстетики и красоты мне удавалось. Я даже сочинила сама несколько хокку:

Не знаешь, кто ты,

Не ищи ответ в ночи.

Звезды тебе лгут.

Одиночество,

Влюбленность – ты не любовь.

Одиночество.

Жар-птица рядом.

В твоей духовке снова

Просто курица.

– Какая ты прилежная ученица, как моя доченька. Но отдыхать тоже нужно. Яна! Яна! Где Яна? – кричала она в микрофон гарнитуры, вращая головой по сторонам. – Алло, алло… Яна, организуй для детей кинотеатр. У нас дома. И пусть Алла с Кирочкой позовут друзей из школы. Ну вот и славно!

Воронцова перевела взгляд на меня, пока слушала уточняющие вопросы Яны.

– Яна спрашивает, – озвучивала она мне слова помощницы, – ты уже выбрала картину в дар? Какую тебе отправить?

– Ой, я не выбрала. Нам некуда вешать, квартира не та.

– Квартира не та, – повторила в микрофон Воронцова. – Яна спрашивает, какую надо.

– Ничего не надо! – покраснела я, представив, что Янка сначала купит квартиру, в которой потом я повешу десятиметровое полотно. – Пусть Яна выберет на свой вкус, – добавила я, желая