– Милек поощрял свободу выбора сына. Вы с отцом ищете компромисс, но не находите, потому что ищете его на минном поле. Шаг в сторону, и один из вас резко взрывается.

Я хотел возразить, но не нашёл чем, а главное – чему.

– Интересно, – сказал Адам, постукивая пальцами по конверту, – что бы сказал мой папа, пойди я против его воли?

Адамовы знаменитые психологические кульбиты, как известно, комментариев не требовали.

После того до рези в желудке сумбурного разговора и неотправленного конверта со снимком топора последовали несколько дней, которые я опущу в повествовании. Мы отыграли спектакль на территории колледжа Святого Аугуста, расположенного в ближайшем от нас городе. Какие-то заезжие хичкоки[84] подходили к Питеру и нахваливали его за бесспорный талант. Хоть что-то не зазря делалось.

Кочински торжественно вручили грант. Один-ноль в пользу Роданфорда. После короткого перерыва на еду и напитки мы перетягивали канат, затем был матч в итонский пристенок. «Аугустовцы» нам сразу задали настрой: поведали, как они под эту стену весь год нужду справляли. И мы теперь должны были об неё хорошенько потереться. Один-один. Спустя час унижений, кучи ссадин и травм и традиционно ни одного забитого мяча мы наконец-то выдохнули, и нас повезли к родным стенам.

Вскоре настали экзаменационные дни. Я неплохо в общем справлялся, учитывая, что больше не встречался с Анной. Она уехала той ночью, как и собиралась, так что остатки мозгов я всецело переключил на учёбу.

Помню, на латыни зашёл Поттегрю. Приёмная комиссия состояла из молчавшего, словно парализованного, Милека Кочински и Дарта. Последний, мне кажется, старательно выражал свою значимость в этих стенах. Интересно, что он знал о своём грядущем назначении и знал ли вообще?

Поттегрю просил помощи, требовалось уладить одно недоразумение. Он шептал, но при этом, как и всегда, искусно артикулировал, и шёпот его нам было хорошо слышно.

– Я лично проверил весь реквизит, сэр. Всё, что они нам прислали, их грузчик забрал в целости и сохранности. И знаете, что в письме треклятом они пишут? Что мы присвоили кальмара! Вздор!

– Потише, Поттегрю, – твёрдо изрёк Дарт.

– Взгляните! – Поттегрю тряс бумагой. – Жирными буквами – костюм кальмара! Они всё ещё требуют с нас этот костюм!

– Успокойтесь, Поттегрю. После экзаменов я займусь этим вопросом.

Дарт повернулся к Кочински.

– Святой Аугуст никак не смирится с поражением, – шепнул он, на его губах мелькнула ухмылка.

Кочински походил на безмятежный куст сухой травы. Подул ветерок, и куст шелохнулся – вот что мне напомнил его кроткий бессознательный кивок.

Глава 27

Ночь жертвоприношений

Вечер последнего дня сессии мы отмечали семью бутылками шампанского. Состояние Мэтью оставалось тяжёлым, но стабильным. Мы решили устроить вечеринку в его комнате по двум причинам. Во-первых, это была самая просторная комната с двумя окнами. Во-вторых, так мы бессознательно поддерживали некую связь с Мэтью и, что греха таить, со слоном в комнате – с Тео.

Отпраздновать конец семестра выразил желание и Секвойя. Он притащил из загашников чудесный сидр. Гарри довольно устроился на своей бывшей кровати, мы на радостях разносили соседнюю, прыгая по ней, горланя «Гаудеамус» и приканчивая последнюю бутылку. Адам сидел у открытого окна и глядел в последнюю майскую ночь. Запахи лета из леса набирали силу, луна осыпала серебром причудливые макушки деревьев.

Заметив скучающего Адама, отвернувшего голову, Питер прыгнул на него и весело напугал. Адам вздрогнул, но Питер предусмотрительно схватил белобрысого за плечи, не дав ему выпасть.

– Полегче! Отсюда путь недолог, – испугался Секвойя. Он сидел за столом и с отцовским прищуром наблюдал за нами.

Питер оскалился во весь свой белозубый рот.

– Он из этого окна или из того шмякнулся? – спросил Робин с бутылкой в раненой руке.

– Вроде из этого. Макс, из этого?

Я кивнул. А сам подумал, какая вообще разница, из какого окна, если из обоих путь недолог.

– Вот чёрт! – прокомментировал Робин. Он перегнулся через Адама и высунулся. – Не хотел бы я отсюда выле- теть.

Питер его подтолкнул и тут же потянул к себе средним захватом.

– Кретин! Я мог выпасть!

– И не разбился бы, косточки у тебя сейчас ватные! – смеялся Питер.

Роб не стал возражать. Все галдели и паясничали, и Питер вдруг сказал:

– Ведь это не мог быть кто-то из нас, ребята! Тем, кто столкнул беднягу Мэтью. Разве кто-то на это способен?

– Ну, кто-то же, очевидно, способен, – сказал Джо.

Он растянулся на королевской кровати.

– Кто-то да, но не кто-то из нас, – повторил Питер значительно. – Я хочу запомнить вас такими – кончеными дебилами, а не убийцами.

Робин пожал плечами.

– Да ладно вам, дышите легче, – донёсся бас Гарри.

Он улыбался и был похож на пьяного павиана с отвратительной, как описывал Жюль Верн, собачьей мордой.

– Я думаю, какой-то бродяга или сумасшедший с улицы залез и нацепил эти тряпки Роба… Потом пришил моего соседа… Потом расквасил свиное рыло о землю…

– Никто не мог взять мою рясу, – упёрто заявил Робин.

Пустая бутылка, будто возмущаясь, как и сам Роб, выпала из его руки и разбилась.

– Я бы заметил! Не верю во всю эту чушь с моей рясой…

– А какая, в сущности, разница, что вообще было, а чего не было? – сказал Питер.

– Да, давайте закругляться с этой темой, – предложил Робин.

– Давайте, – закивал Джо.

– Кто первый в воду? – вскрикнул Питер и бросился к двери.

Остальные помчались следом, как племя чероки за своим вождём. Я подождал, пока Адам слез с подоконника. В этот момент Секвойя попытался встать, опираясь о спинку стула, и его тут же накренило в сторону. Он грохнулся на пол, как мешок со сковородками. Мы помогли ему подняться.

– Осторожно, здесь битые стёкла, – сказал я.

Секвойя был безнадёжно пьян, он сипло засмеялся. Мы подхватили его под расслабленные, но довольно мускулистые руки и повели на первый этаж в его спальню.

– Никто не мог взять… как же! – Секвойя выдохнул в нас забродивший воздух. – Правду говорит Гарри, этот соплежуй несчастный. Кто-то взял эту рясу из комнаты Робина. Я не привидение видел, слышите! Я всё им рассказал.

– Мы знаем, – сказал я. – Не переживайте.

– Они всё верят в привидения на этом чёртовом кладбище… Думают, души там гуляют… Чтоб мне провалиться на этом самом месте… Человек был в рясе! Не призрак, человек… пятно крови на правом рукаве… Большое тёмное пятно. Оно было реальным, как война… как молодость… А теперь молокососы говорят – не было ничего… Им всё ни по чём… Им бы войну пережить, знали бы они