Шрифт:
Закладка:
Я напомнил себе, что это семейное, что 25 лет — важный возраст для многих из нас. Бабушка, например. В 25 лет она стала 61-м монархом в истории Англии.
Поэтому я решил отметить этот знаменательный день рождения поездкой.
Снова в Ботсвану.
Вся компания была там, и в перерывах между тортом и коктейлями они говорили, как я изменился — снова. После первого боевого выезда я казался старше, жёстче. Но теперь, говорили они, я выглядел более... приземлённым.
Странно, подумал я. Благодаря лётной подготовке... я стал более приземлённым?
Никто не хвалил и не любил меня больше, чем Тидж и Майк. Однако однажды поздно вечером Майк усадил меня за стол, чтобы поговорить по душам. За кухонным столом он долго говорил о моих отношениях с Африкой. Пришло время, сказал он, чтобы эти отношения изменились. До этого момента отношения были "бери, бери, бери" — довольно типичное поведение для британцев в Африке. Но теперь мне нужно было отдавать. В течение многих лет я слышал, как он, Тидж и другие сетовали на кризисы, с которыми здесь сталкивался. Изменение климата. Браконьерство. Засуха. Пожары. Я был единственным человеком, которого они знали, который имел хоть какое-то влияние, своего рода глобальный мегафон — единственный, кто действительно может что-то сделать.
Что я могу сделать, Майк?
Пролить свет.
38
Группа людей погрузилась в плоскодонные лодки и отправилась вверх по реке.
Мы разбили лагерь на несколько дней, исследовали несколько отдалённых островов. На мили и мили вокруг не было никого.
Однажды днем мы остановились на острове Кингфишер, смешали напитки и полюбовались закатом. Шёл дождь, отчего свет казался розовым. Мы слушали музыку, всё плавное, мечтательное, и потеряли всякий счёт времени. Отчаливая и возвращаясь к реке, мы внезапно столкнулись с двумя большими проблемами.
Темнота.
И сильный шторм.
Каждая из них была проблемой, с которой никогда не хотелось бы столкнуться на Окаванго. Но обе одновременно? Мы были в беде.
Подул ветер.
В темноте, в водовороте, на реке было невозможно ориентироваться. К тому же водитель нашей лодки был никудышним. Мы постоянно натыкались на песчаные отмели.
Я подумал: Возможно, сегодня мы окажемся в этой реке.
Я крикнул, что сажусь за руль.
Помню яркие вспышки молний, раскаты грома. Нас было 12 человек на двух лодках, и никто не произносил ни слова. Даже самые опытные африканские стрелки были с напряжёнными лицами, хотя мы пытались сделать вид, что контролируем ситуацию, продолжая врубать музыку.
Внезапно река сузилась. Затем резко изогнулась. Мы отчаянно хотели вернуться, но нужно было набраться терпения. Повиноваться реке. Идти туда, куда она нас ведёт.
И тут — мощная вспышка. Все вокруг стало ярким, как в полдень, примерно на две секунды, которых хватило, чтобы увидеть прямо перед нами, посреди реки, группу огромных слонов.
Во время вспышки я сошёлся взглядами с одним из них. Я видел его белоснежные бивни, вздымающиеся вверх, видел каждую морщинку на его тёмной влажной коже, линию жесткой воды над плечами. Я видел его огромные уши, по форме напоминающие крылья ангела.
Кто-то прошептал: Твою мать.
Кто-то выключил музыку.
Оба водителя заглушили двигатели.
В полной тишине мы плыли по вздувшейся реке, ожидая следующей вспышки молнии. Когда она появилась, они снова были там, эти величественные существа. На этот раз, когда я смотрел на ближайшую ко мне слониху, когда я заглядывал глубоко в её глаза, когда она смотрела в мои, я думал о всевидящем глазе «Апача», я думал об алмазе Кохинур, я думал об объективе фотоаппарата, выпуклом и стеклянном, как глаз слона, за исключением того, что под объективом фотоаппарата я всегда нервничал, а под взглядом этих глаз чувствовал себя в безопасности. Этот глаз не судил, не принимал — он просто смотрел. Если уж на то пошло, глаз слегка... плакал? Возможно ли это?
Известно, что слоны плачут. Они устраивают похороны любимых, а когда находят сородича, лежащего мёртвым в кустах, то останавливаются и выражают почтение. Неужели наши лодки прервали какую-то церемонию? Какое-то собрание? А может быть, мы прервали какую-то репетицию? Из древности дошла до нас история об одном слоне, который в одиночестве отрабатывал сложные танцевальные движения, которые ему предстояло исполнить на предстоящем параде.
Шторм усиливался. Нам нужно было уходить. Мы запустили лодки и отчалили. До свидания, прошептали мы слонам. Я вышел на середину течения, зажёг сигарету, попросил память запечатлеть эту встречу, этот нереальный момент, когда граница между мной и внешним миром стала размытой или исчезла совсем.
Всё на долю секунды было единым. Всё имело смысл.
Попробуй запомнить, подумал я, каково это — быть так близко к правде, настоящей правде:
Что в жизни не всё хорошо, но и не всё плохо.
Попробуй запомнить, что имел в виду Майк, когда говорил:
Пролить свет.
39
Я ПОЛУЧИЛ КРЫЛЬЯ. Отец, будучи полковником армейского авиационного корпуса, прикрепил их к моей груди.
Май 2010 года.
Счастливый день. Папа, надев голубой берет, официально вручил мне такой же. Я надел его, и мы отдали честь друг другу. Это было почти более интимное чувство, чем объятия. Камилла была рядом. И мамины сёстры. И Челси. Мы снова были вместе.
И вскоре расстались.
У нас не было выбора — снова. У нас были всё те же старые проблемы, ничего не решалось.
Кроме того, Челси хотела путешествовать, веселиться, быть молодой, а я снова был на тропе войны. Скоро мне предстояло отправиться в путь. Если мы останемся вместе, то в ближайшие два года нам посчастливится увидеться всего несколько раз, а это уже не те отношения. Никто из нас не удивился, когда мы оказались в том же старом эмоциональном тупике.
Прощай, Челси.
Прощай, Хазза.
В тот день, когда я получил крылья, я понял, что она получила свои.
Мы поехали в Ботсвану в последний раз. Последняя поездка вверх по реке, сказали мы.
Один последний визит к Тидж и Майку.
Мы отлично повеселились и, естественно, колебались в своем решении. Я говорил о разных вариантах, как это может ещё сработать.
Челси нам подыгрывала. Мы вели себя так явно, умышленно заблуждаясь, что Тидж почувствовала необходимость вмешаться.
Все кончено, дети. Вы откладываете неизбежное. И сводите себя с ума в
