— Так место это алтарь Чернобога? Но этот бог языческий давно забыт и нет людей, которые поклонялись бы ему.

— Дак разное болтают, барин.

Волков осмотрелся. Вокруг алтаря четыре массивных серебряных подсвечника. В каждом горели по три свечи. Тит Ипатыч сказал:

— Видал? Свечи горят? А кто свечи зажег? Смекай.

— Значит, еще кто-то знает про сие помещение.

— Слуги и подходить к двери сего склепа бояться, не то что входить внутрь.

— А ты не боишься?

— Я должен, барин. Кто спрашивал меня, боюсь или нет? Здесь я все обсказываю у самого алтаря.

Управляющий показал рукой на серый камень с пятнами засохшей крови.

— Стало быть, камню все доносишь?

— Сей камень не простой, барин. Впрочем, сам про все узнаешь.

— Когда? — спросил Волков.

— Нынче. Я должен покинуть тебя одного, барин. Иначе голоса того не услышать. Не забоишься, барин?

— Нет.

— Потом обратной дорожки не будет.

— Обратной дорожки для меня давно нет, старик.

— Этак многие говорили, пока сами в тот омут не окунулись. Пока есть у тебя время от всего отказаться и уйти, барин. Или думаешь, что все тебе подвластно? Человек лишь пылинка пред темными силами. Им нет дела до чинов и коллегий разных.

Волков махнул рукой, и Тит Ипатыч ушел. Он не желал более в сем проклятом месте оставаться. Пусть сам чиновник разбирается.

Степан подошел к алтарю.

Свечи дрогнули и снова загорелись ярко. Словно ветер пригнул их пламя. Чиновник вздрогнул.

Что это было?

Послышался плач. Волков огляделся. Никого. Только каменные сырые стены тайной молельни. И ни души.

Снова тишина. Волкову стало не по себе. Страх невидимой змейкой пролез вместе с холодом в его душу.

«Проклятое место. И кто устраивает такие вот молельни из христианских вельмож? Хотя не дух со мной играет, но человек. А если так, то и бояться нечего».

Кто-то снова заплакал.

— Кто здесь? — спросил Волков.

Но снова рыдания. И ни души.

— Пугать меня вздумал?! — вскричал надворный советник. — Не стоит пугать меня! Я ведь не робкого десятка. При государе Петре Алексеевиче в драгунах служил.

— Степан! — раздался шепот.

Волков ответил:

— Напрасно напугать меня желаешь!

— Степан!

— Я здесь! Кто ты?

— А ты разве не узнал мой голос?

— Нет, — ответил Волков. — Откуда мне знать твой голос? Ты задумал меня напугать? Это тебе не просто будет сделать.

— Твой голос дрожит, Степан. Ты уже напуган.

— Что тебе нужно? Говори!

— Припади к алтарю! — прозвучал приказ.

— Я токмо богу кланяюсь земно. А этот грязный алтарь не место для преклонения.

— Припади к алтарю!

— Нет! — сказал Волков. — Заставишь меня?

— Нет. Ты сам это сделаешь. Ведь ты пришел за ответами? Припади к алтарю и тогда узнаешь, что надобно!

— И я должен тебе верить?

— Но попробовать стоит, Степан. Попробуй. Подойди к алтарю.

Волков подошел к серому камню.

— Преклони колени!

Он преклонил одно колено. Пусть себе позабавиться. Главное узнать, что надобно.

— Ты пришел спросить. Ты пришел получить ответы. Ты сомневаешься. Ранее ты никогда не сомневался, но сейчас иное. Ты шел по следу, но он привел тебя в никуда. И потому ты здесь.

— Скажи кто ты?

— Это решать тебе. Кем ты желаешь, чтобы я был? Духом? Тогда я дух.

— Дух? Чей дух?

— Дух не имеет телесной оболочки. Возможно, что я некогда жил на земле и принадлежал к роду Кантакузен. А возможно, что я древнее рода Кантакузен. Возможно, что я был в теле мужчины, а возможно и женщины.

— Твой голос — это голос женщины.

— Это не так важно. Ты хочешь слышать женский голос, и ты его слышишь. Важно иное, Степан. Что ты хочешь найти в доме князя Кантемира?

— Истинную причину того, что произошло, — ответил Волков.

— А зачем?

— Я выполняю свой долг перед государыней и должен поймать того, кто преступил закон.

— А если это твоя жена! Ты готов привлечь её к суду?

— Жена?

— Твоя жена! — сказал голос.

— Елизавета Романовна?

— Но, если это она совершила преступление против государыни. Ты готов наказать её?

— Моя жена к этому делу отношения не имеет.

— А ты знаешь, кто твоя жена? — спросил голос.

— Знаю.

— Знаешь? И кто же родители твоей жены?

— Роман Салтыков её отец. Мать её Варвара из роду Арсеньевых происходит.

Голос добавил:

— Ведь жена твоя принадлежит к младшей ветви рода Салтыковых.

— И что с того? Я и сам не принц, а простой дворянин.

— Странность есть. Мать жены твоей, Варвара Арсеньева, по мужу Салтыкова, детей не имела никогда.

— Мать моей жены? — не понял Волков. — Как это? Как она не могла иметь детей? А Елизавета?

— В семье у секунд-майора Романа Салтыкова и Варвары Арсеньевой детей не было. Наказал бог их за грехи, как говорили попы.

— Ты хочешь сказать, что Елизавета не их дочь?

— Я сказал то, что хотел сказать. Варвара Арсеньева детей не имела. Это ответ на твой вопрос.

— Но кто тогда мать Елизаветы?

— А ты сам узнай про сие, Степан Андреевич. На Москве в доме у старухи одной, что кормила Варвару Арсеньеву во младенчестве.

— И что может сказать мне старуха? Я не за тем прибыл сюда и согласился спуститься в эту келью. Ты сам неизвестно кто, и только запутываешь меня больше, а не даешь ответы. Где они ответы на мои вопросы? Что в доме Кантемира происходит?

— А ты так того и не понял, Степан?

— Вот потому, что я понял кое-что, я и здесь нахожусь. Управляющий запутать меня желает. Несет всякий вздор. Сюда меня направил. Но вместо ответов получил я новую загадку — моя жена не дочь Варвары. Но сразу становиться новый вопрос — а чья она дочь? Дом Кантемиров какое отношение к сему имеет? А дело о вурдалаке здесь каким боком?

— Не ты ли говорил, что де нет никакого вурдалака, Степан?

— Говорил! И ныне скажу, что не дал ты мне ответов никаких! Только запутал все еще больше.

— Я дал тебе ответ! Самый главный ответ. Я дал тебе путь, по которому тебе следует идти.

— Ты желаешь сказать, что за всем стоит моя жена? Но это смешно.

— А ты помнишь, отчего доктор де Генин взялся следить за здоровьем твоей жены, Степан?

— Я просил его сам. Тогда Лиза почувствовала недомогание. И он взялся помочь.

— Генин затем постоянно стал интересоваться состоянием здоровья Елизаветы. Разве не так? А с чего это, если более она не хворала почти?

— Дружеская любезность доктора…

— Нет. Все дело в ином. Но это тебе стоит спросить у самого де Генина.

— Я спрошу его,