о людях, обо всем на свете. Никакого подобия светской литературной беседы. Она говорила много, и ее очень интересно было слушать. Потом я понял, почему так происходило. Так происходило от ее влюбленности в этих людей, в эти горы, в этот город, в эту библиотеку. Простота и даже наивность изложения остались, но за ними вдруг возник человек со своею индивидуальностью. Когда разговор касался книг, она как бы мимоходом делала очень точные и умные замечания. Она знала литературу и любила ее. И самое главное — она ничего и никого не изображала. Она просто была самой собою, а это не так уж часто встречается. И кроме всего прочего, такая простота предполагает доверие и уважение к собеседнику.

Предполагается, что собеседник способен приглядеться, заглянуть глубже, а не ограничиться поверхностной констатацией: «Добрая... Простая...»

Как это сделал я.

На прощанье она подарила нам по камушку. Это были хибинские минералы. Подозреваю, что ее собственные. Этот подарок тоже был ее личной инициативой, как кофе с печеньем. Все шло от той же полноты души. Мне достался минерал под названием «лопарская кровь». Такой полированный камень. На первый взгляд — двухцветный, буро-зеленый. Но если приглядеться — там множество всяких оттенков — багряных, розовых, перламутровых — множество прожилок, как бы светящихся изнутри. Множество драгоценных зерен.

Если, конечно, приглядеться.

Директор

«На плато Расвумчорр не приходит весна...» — вот все, что мне было известно об этом пункте на карте Севера до поездки. Нет, вру! Еще читал какую-то статью в газете. Там было про добычу апатитов.

Утром нас посадили в «газик» и повезли наверх. «Видите, гора?» — спросил шофер. «Угу». — «Вот туда и поедем».

На здании Центрального рудника висел плакат: «Товарищ! Помни, что работать на плато Расвумчорр не только трудно, но и почетно». Очевидно, помнить нужно только второе. Про первое забыть просто невозможно.

Нас провели прямехонько в кабинет директора. Кабинет как кабинет. В углу знамя за победу в социалистическом соревновании. На стене диаграммы выработки, схемы расположения рудного тела и тому подобное. Директор вышел из-за письменного стола и пожал нам руки.

Похож на медведя. Рука короткая, с толстыми пальцами. Лицо круглое, обветренное. Голос глухой, тихий, с хрипотцой.

Директор сел за стол, мы расположились напротив. Получилось нечто вроде пресс-конференции.

Ровным, тихим голосом директор стал рассказывать о руднике. Круглосуточная работа. Смена двенадцать часов. Пробовали перейти на нормальную, восьмичасовую — пока не получается. Рабочие против. Объяснение простое — на рудник далеко ездить. Если каждый день смена, много времени уходит на дорогу.

В пятницу взрывают породу и руду. Потом всю неделю экскаваторы гребут камень. Породу сбрасывают с горы, а руду спускают через рудоспуск вниз. Рудоспуск — это такая дырка в горе глубиной шестьсот метров и диаметром метров шесть. Руда падает в специальные емкости и вывозится на обогатительную фабрику.

Вот вкратце и весь технологический процесс.

Директор говорил тихо, а слышно его было хорошо. Потому что слышишь не тогда, когда кричат, а когда говорят точно и кратко. А директор не произнес ни одного лишнего слова.

Удивителен вес каждого слова, если нет ничего лишнего!

Он сидел чуть сгорбившись, смотрел в основном в стол и лишь изредка исподлобья взглядывал на нас, как бы проверяя, доходит или нет. Воплощение спокойствия и основательности.

Если мы переспрашивали или задавали свои дилетантские вопросы, он повторял сказанное и пояснял, не повышая голоса, не показывая никакого раздражения, и умолкал, как только видел, что объяснение дошло.

— Сколько рабочих на руднике?

В ответ точная цифра.

— Каков средний заработок?

Точная цифра.

Средний возраст, текучесть, количество семейных, условия труда и так далее. И на каждый вопрос совершенно точный ответ без всяких справок в блокноте. Воплощение компетентности. Потом был вопрос о залегании руды. Директор пригласил главного геолога, и переадресовал вопрос к нему. И было видно, что директор прекрасно знает, но данный вопрос в компетенции главного геолога. Так что пусть каждый занимается своим делом.

— Надолго хватит запасов руды?

— До девяносто пятого года.

И это известно! И известно, что будет дальше — где, в каком месте будет новый рудник и надолго ли хватит его.

— Пожалуйста, еще вопросы, товарищи?

И оглядывает нас исподлобья, останавливаясь на каждом взглядом. Неторопливо и внимательно.

Я опустил глаза и увидел под письменным столом носок директорского ботинка. Этот носок стучал по ковру кабинета тихо и часто, отбивая неслышный и быстрый ритм. Это так не вязалось с внешним обликом и речью директора, что я тут же поднял глаза.

— Пожалуйста, еще вопросы?

Вот тебе и воплощение спокойствия! Мы сидели тут со своими праздными вопросами, а там, на плато, экскаваторы вгрызались в руду, самосвалы сбрасывали ее в рудоспуск, работа не прекращалась ни на минуту. И ритм этой работы сидел где-то внутри директора, прорываясь наружу лишь в незаметном постукивании носка ботинка по ковру.

— А как с выполнением плана?

— План напряженный. Выполняем. В этой пятилетке знамя еще от нас не уходило. Думаю, что и в будущей не уйдет.

И он кивнул на знамя в углу. Ни секунды не сомневаюсь, что так оно и будет.

Рабочий

Мы поглазели на рудник сверху. Впечатление такое, будто смотришь с самолета. В теле горы гигантский, идущий уступами разрез. На каждом уступе шевелятся экскаваторы. К ним непрерывно подъезжают самосвалы, получают в кузов два-три ковша руды и ползут к рудоспуску. У рудоспуска небольшая очередь самосвалов. Сверху особенно хорошо видно, как четко, без задержки идет работа. Экскаваторы съедают гору, а самосвалы порциями отправляют ее вниз, на обогатительную фабрику. Днем и ночью, в любую погоду.

— Молох, — задумчиво сказал прозаик, посмотрев на эту картину.

Я не осмелился спросить, что это такое — «молох». Или кто это такой. Наверное, что-то большое.

Потом мы спустились в рудник, петляя на «газике» по черным от шин самосвалов дорогам. Там мы сфотографировались на фоне экскаватора, заглянули в рудоспуск и получили по куску апатита прямо из-под ковша. В подарок.

Я откололся от группы и наткнулся на парня лет двадцати пяти в ватнике. Он возился с какими-то проводами. С минуту я молча стоял рядом, пытаясь понять, чем он занимается.

— Интересуешься? — спросил он.

— Интересуюсь, — сказал я. — Вы кем здесь работаете?

— Взрывник я, — охотно