Для человека, который писал стихи, чтобы прочитать их приятелям, который писал трагедии, чтобы увидеть их на сцене, при этом жил двойной жизнью, служил королеве, злил до почечных колик архиепископа и прослыл величайшим в Лондоне распутником, это было невообразимо.

Следовало убедиться хотя бы, что стихи толмача Бакира – просты и незатейливы, как те мадригалы, которые сам мастер Кит мог написать на любом клочке бумаги первой попавшейся даме, причем между поцелуем ручки и глотком гипокраса. Убедиться – и успокоиться.

Не всякий, кто составляет строфы из слов, – поэт. Об этом еще язвительный Рейли говорил юному Киту. Но поэзия возникает там, где ее и не ждали. Один взращивает в себе зернышко дара, другому дар дается сразу во всей полноте – понять бы лишь, кем. Что если толмачу Бакиру как раз и дано более, чем нужно для незамысловатого счастья?

– Мой добрый Кит, одумайся, – мягко сказал Меррик. В переводе с языка слов на язык смыслов это значило: мой добрый Кит, мне надоели твои причуды, толку от тебя мало, и я вздохну с облегчением, узнав, что ты плывешь в Лондон.

– До чего же причудливы судьбы поэтов… – ответил мастер Кит.

– Да, – согласился Меррик. – Я тебе благодарен за все, что ты сделал, но я вижу – тебе тут плохо. Все расходы я беру на себя. Хороший теплый тулуп, новые теплые сапоги… Деньги, чтобы на первое время хватило…

И это означало: да я готов хоть двадцать рублей заплатить, лишь бы ты уехал с обозом и взял с собой невесть как попавшую в Английский двор лютню.

– Я это обдумаю, – ответил мастер Кит.

А на следующий день неожиданно появился Сулейман. Он встретил Дика поблизости от Английского двора. Дик сопровождал сани с дорожными припасами и взял татарина с собой.

– Я искал рукописи арабских стихов, но не нашел. Зато мне донесли, что твоя милость сама побывала в Толмачевской слободе, – обиженно сказал Сулейман. Видно, он полагал, что англичанин на такой самостоятельный подвиг не способен.

– Прости, Сулейман-абый, – ответил мастер Кит. – Я там слушал стихи, но ничего не понял. В следующий раз пойдем вместе, и ты найдешь человека, который помог бы хоть что-то перевести с арабского на русский язык. Вот, возьми…

Он так и не привык давать деньги в благодарность на русский лад, завернув в бумажку. Но Сулейман все понимал и принял горсточку «чешуек», не поморщившись.

– Думаю, что найти такого человека несложно. И не понимаю, почему тебя отвели к сумасшедшему Хабибулле. Он ведь уже не понимал, когда с ним говорили внуки. Хорошо хоть, позволял себя кормить и выводить на двор по нужде.

– Но он…

Мастер Кит осекся – имело ли смысл объяснять деловитому толмачу, как душа старика отозвалась на просьбу о стихах, и это вовсе не чудо.

– Есть ли новости с Крымского двора? – спросил он.

– Я туда не ходил, но оказалось, что туда тайно ходит одна женщина из наших. Жена Атабай-бека через толмачей заплатила стрельцам, и они решили, что от той женщины беды не будет. Они сами ее и привели. Она покупала на Торгу всякие притирания для ханум и ее служанок. К воротам купцы, что торгуют этими вещами, не подходят, казахские женщины к воротам тоже не подходят. Но им хочется хорошего иноземного мыла и всяких ароматных водичек, а не только розового масла – этого масла у них у самих довольно. Эта женщина, Гульнара, почтенная вдова, я знал ее мужа. Я ее встретил случайно, времени на поиски не тратил, так что за это платы не возьму.

Сулейман замолчал, и молчание означало, во-первых, что на поиски рукописи он время тратил, а во-вторых – что узнал кое-что любопытное.

Меррик вздохнул – он-то надеялся, что мастер Кит больше не будет безумствовать, сочиняя сказки о событиях на Крымском дворе. А теперь Сулейман невольно заставит его думать о киргиз-кайсацких предателях.

И Меррик не ошибся – мастер Кит опять полез в подвешенный к поясу кошель. Он был готов немедленно платить за любые сведения!

– Гульнара обычно прячется в юрте Атабай-бека, и женщины к ней туда приходят. Жизнь женщин скучна, и у них всякая мелочь становится поводом для пересудов. Я дважды был женат, знаю. Они несколько дней обсуждают новые башмаки соседки. А на Крымском дворе – такое событие, поймали предателя! Я знал, что вам хотелось бы об этом услышать. Стал спрашивать. Последнее, что обсуждали при Гульнаре, – толмач Бакир признался в том, что совершил донос, и сам, по своей воле, рассказал, как он это сделал. Сперва ни за что не признавался, клялся, что это не он. Потом вдруг решился и заговорил. Гульнара всех подробностей не поняла, женщины говорили по-казахски, но главное…

– Он не мог это сделать! – воскликнул мастер Кит. – Он лжет!

Меррик чуть за голову не схватился.

– Когда, когда это произошло? – Мастер Кит едва не принялся трясти татарина за плечи.

– Четыре или пять дней назад. Тогда Гульнара об этом слышала. После этого она к ханум не приходила.

– Он солгал!

– Отчего ты так решил? – спросил Меррик.

– Я знаю, что он солгал! Понимаете, сэр, я это знаю!

– Госпиталь Святой Марии Вифлеемской… И чем скорее, тем лучше… Надо будет передать с Арчи письмо тому капитану, кто поведет судно в Лондон, пусть он о тебе позаботится.

– Он солгал. Я видел его, он не способен на тайное предательство, он не таков! Вот теперь, когда он признался, я окончательно понял, что он невиновен! Он держался, сколько мог, но его вынудили… Где наш список киргиз-кайсацких предателей? Куда мы его сунули?

– Сулейман-абый, ради всего святого, уходи! – приказал Меррик татарину. – Я сам тебе заплачу – потом, когда уйдет обоз… Уходи!

Мастер Кит знал, в котором шкафу и на которой полке Меррик держит свои бумаги. Он вытащил и грохнул на стол ящик с самодельными тетрадями и конвертами.

Сулейман внимательно следил за ним. Потом он, не прощаясь, вышел из Казенной палаты. На лестнице он столкнулся с Диком.