В зале, поначалу пришибленном, оживились. Кто-то насмешливо зааплодировал. То там, то тут раздались смешки, как капли перед дождём. Всё громче, всё крупнее. Вот-вот общий хохот покроет фальцет незадачливого солиста.

Лицо Кибальчиша налилось пунцовостью. На глаза навернулись бессильные слёзы. Как тогда – в песочнице.

Клыш, отбросив салфетку, поднялся рядом.

– Значит, с ними нам вести незримый бой!.. – подхватил он, без усилия подавив зарождающийся ропоток. Воодушевленный поддержкой, приободрился Меншутин.

– Пури! – потребовал он. Пуринашвили, косясь на пистолет, подтянул микрофон.

– Так назначено судьбой для нас с тобой! Служба дни и ночи… – победоносно понеслось по притихшему в обалдении залу. Поднялись в знак солидарности пара офицеров – лётчиков из Мигаловского гарнизона; дирижировал рукой и рыдал пьяненький Лёвушка, запоздало забасил выбравшийся из-под стола Тимоша.

Вот в эту минуту Клыш для себя решил – поступить на службу в милицию.

Майор Окатов и его окатыши

Тугая, грязная капля шлёпнулась о листок по учёту кадров и – взорвалась белёсыми брызгами.

Исполняющий обязанности начальника Зарельсового райотдела милиции майор Окатов отшатнулся. Взгляд его метнулся на потолок. Там, точнехонько над массивным, двухтумбовым столом, набухло бурое пятно.

Окатов тоскливо выругался, рванул трубку связи с дежурным:

– Пулей кого-нибудь наверх!

– Опять Душистая квартирка?! – ахнул тот.

– Не откроют – ломайте дверь. Кого застанете, волоките! Будем оформлять!

Зарельсовый райотдел милиции вёл длительную, окопную войну. Когда-то под райотдел выделили первый этаж жилой «хрущевки». Всё бы ничего: в жилой так в жилой. Ничего страшного. Если бы! Среди квартир второго этажа оказалась одна неблагополучная – с гнильцой. Гнильца образовалась не сразу. Сначала скоропостижно умер хозяин. Жена, и прежде попивавшая, после смерти мужа принялась хлестать горькую. Подросла дочка. Стали пить на пару. То вдвоём, то с мужиками. Квартплату не платили. Нечем. Да и не до глупостей. Жилички пребывали в вечном поиске денег на выпивку. В распродажу пустили всё. Перво-наперво стулья, столы, платяной шкаф, – даже не обсуждается. Попытались втюхать холодильник «Саратов». Но не морозил, сволочь! Сгодился для хранения белья. На помойке нашли два вполне приличных матраса на вате. Продали за ненадобностью диван-кровать. Чисто стало в доме. Продуктов-то нет. Тараканы в поисках съестного зашуршали по соседним квартирам. Но и хозяйкам есть надо. Перешли на сантехнику. Унитаз, раковину удачно сторговали – по литру с закуской за штуку. Дыры забили тряпками. Отхожее место перенесли в ванную. Там подмывались. Там же справляли нужду – большую и малую. И не раз, упившись, забывали выключить краны. И то и дело заливали соседей снизу – милицию. Райотдел, как положено, писал жалобы, судился, выигрывая суды. Но возместить ущерб оказывалось не с кого. Но и выселить закон не позволял. Пробовали, конечно, посадить за тунеядство. Но ушлые жилички за день-два до срока устраивались в какой-нибудь ДЭЗ или СМУ. Приходилось Христа ради обращаться в домоуправление. Оттуда присылали бригаду маляров, замазывали пятна на потолках и стенах милицейских кабинетов. На какое-то время всё затихало. Наконец, подловили-таки. Спровадили обеих на принудительное лечение от алкоголизма. Полгода о душистой квартирке не вспоминали. И вот опять двадцать пять! Должно быть, кто-то – мать или дочь – вышли на волю.

Над головой меж тем оформилась новая, тугая, растянутая, будто воздушный шарик, капля.

Окатов вскочил. Поднатужась, сдвинул тяжелый стол вправо. На паркет, под пятно, кинул пару номеров газет. Сверху оказалась свежая «Правда» с портретом генсека. Поспешил завалить двумя «Крокодилами». Плюхнулся в кресло.

Теперь он оказался как раз напротив зеркала в платяном шкафу. Из зеркала на майора Окатова смотрел сорокалетний, в меру упитанный, не раздавшийся ещё мужчина, в ладном на нем мундире. Аккуратный пробор скрывал первые признаки облысения. На округлом, розовощеком лице установилось приятственное выражение, не сходившее даже сейчас, наедине с собой, – результат длительных тренировок.

Себя, нынешнего, Окатов построил сам. Из ничего. С юности мечтал взлететь высоко. А вот стартовой площадки у выходца из фабричной Пролетарки не было. После армии поступил в милицию – сержантом в линейном отделе. Закончил заочно Московскую высшую школу МВД. Дважды в год ездил на сессии. Но связями в столице не обзавёлся: кичливые москвичи сближаться с провинциальным милиционером считали заподло. К сорока, после пятнадцати лет службы, всего-навсего заштатный майоришка из райотдела без наработанных связей в верхах, тогда как наиболее удачливые сокурсники уже выбились в полковники. Из вариантов оставалась удачная женитьба. Окатов, кандидат в мастера по стрельбе, долго примерялся, выцеливал. Наконец подобрал достойную мишень. Отец невесты, замзавотделом правоохранительных органов обкома партии, – куда круче. Но семейная жизнь не задалась, – через месяц после бракосочетания тестя сняли с должности и упекли инструктором райкома в отдаленный Лесной район. Хорош оказался свадебный подарочек. Обиженный Окатов развёлся.

Впрочем, пару лет назад удача коснулась его, – на встрече выпускников случилось познакомиться с вдовой заместителя министра. Ладный майор, улыбчивый, нескушный, к месту шутящий, ловкий гитарист, приглянулся притомившейся от траура моложавой сверстнице. А поскольку Окатов умел быть и в меру настойчивым, и одновременно терпеливым, то и удалось стать любовником «министерши». Его пижама, бритва, лосьоны перекочевали в одну из квартир высотного дома на площади Восстания. Отныне каждую пятницу, после работы, торопился Окатов на поезд до Москвы. Возвращался в понедельник на первой утренней электричке. Он жаждал вовсе перебраться в Москву. Истосковавшаяся вдова, в свою очередь, привязалась к ловкому любовнику. И даже изредка, аккуратно, выводила на люди – в московские компании. На вечеринках знакомые, среди которых не было никого младше полковника, сканировали незнакомого майора взглядами. Присматривалась и сама генеральша. Но связать судьбу с провинциалом не торопилась.

– Помоги перебраться в Москву. С твоими-то связями. Будем навеки вместе, – не выдерживал иногда Окатов.

Взгляд умной генеральши делался настороженным.

– Я не могу просить за заурядного майора, – возражала она. – Но могу ходатайствовать за человека отличившегося. Удиви!

– Раскрыть убийство? – прикидывал Окатов.

Любовница кривилась:

– Кому нужно убийство? Нам нужно резонансное дело. Такое, про которое докладывают министру.

– Да где его взять в провинции? Разве что новый Чикатило объявится, – пробовал отшутиться Окатов.

– Об этом можно только мечтать, – суховато иронизировала генеральша.

В прошлом году возникло дело, уцепившись за которое можно было взметнуться аж до Москвы. Министру о нем доложили бы точно. Группа антисоветчиков в праздник сорвала красный флаг и, горланя «Боже царя храни», прошла маршем мимо здания обкома партии. Антисоветчики наверняка липовые. Похоже, просто упившиеся обалдуи. Но по фабуле – антисоветчина в хрустальной чистоте. И, главное, опередив комитетчиков, почти взяли сами. И на тебе – упустили.

И корпи, неудачник Окатов, снова-заново районным майором. Даже не начальником райотдела, а всего лишь безликим и.о. на время отсутствия руководителя. Правда, отсутствия длительного. По стране гремело «хлопковое» дело, и подполковник Трифонов был откомандирован в комплексную союзную бригаду к Гдляну и Иванову. Скоро уж год как. Но и шансов проявить