потому, что у меня не было выбора, а позднее – в связи с сознательным решением. Мой стиль эволюционировал, и я перестал писать просто «твердую НФ». Пришло время второго периода, самого продолжительного. Большинство произведений – в том числе те, которые я считаю наиболее успешными, – относятся именно к нему.

Самыми характерными повестями и рассказами второго периода являются «Блуждающая Земля» и «Сельский учитель», а также романы «Шаровая молния» и «Задача трех тел».

В «Блуждающей Земле» я впервые выписываю подробности – то, что я позднее назвал «макродеталями», – глобальной эпической истории. Подобные сюжеты встречаются только в фантастической литературе; они никогда не появятся в реалистической литературе.

В «Шаровой молнии» я создал не связанную с людьми научно-фантастическую тему, которая вдохнула жизнь в сюжет. Роман фокусируется на способах взаимодействия этой темы с традиционными литературными образами.

В «Задаче трех тел» я пытаюсь превратить окружающую среду и вид разумных существ в большую литературную тему; я описываю нестабильную планету, вращающуюся вокруг трех разных звезд, а также цивилизацию, которая появилась на ней. В этой книге инопланетный вид и его планета рассматриваются как единое целое; и человечество тоже сводится к единой концепции.

Особой характеристикой моих произведений того периода являются попытки описать два совершенно разных мира: серый, мрачный реальный мир, шумный и грубый; а также идеальный мир научной фантастики – невозможно далекий, – мир, которого мы никогда не достигнем. Взаимодействие и конфликт между этими мирами стали движущей силой историй. Я все еще высоко держал флаг научной фантастики, но сам уже твердо стоял на земле.

Во время этого периода я начал переосмысливать гуманизм, который продвигает традиционная литература, и понял, что старый китайский афоризм «нет ничего более литературного, чем человек» совсем не соответствует действительности. На протяжении почти всей истории литература описывала отношения между людьми и природой, а не между людьми. В древних мифах боги на самом деле являются вселенскими символами, а человек не существует ни в историческом, ни в социальном аспекте. Поворот к гуманизму произошел только после Возрождения, а это составляет всего лишь десятую часть от всей истории литературы. Подобная реалистическая литература пропитана нарциссизмом, который необходимо преодолеть, – и большинство усилий в этом отношении предприняла именно фантастика. Фантастике следует сфокусироваться на отношениях между человеком и природой; они позволили литературе снова расширить свое поле зрения.

К сожалению, я не пошел дальше по этому пути, а свернул в сторону. Я отвернулся от неба, а мое поле зрения сузилось.

Третий период в моем творчестве – это время экспериментов с социальными темами.

В ходе этого периода я в основном стремился изобразить людей и социальные структуры в экстремальных условиях. На самом деле давным-давно я уже проводил похожие эксперименты – самым ранним из них был роман «Эпоха Сверхновой». Но я занимался этим не из творческих исканий, а потому что кризис на рынке фантастики вынудил меня выйти за пределы жанра. К данной категории также относятся рассказы «Забота о боге» и «Ради блага человечества».

С моим стремлением экспериментировать с социальными темами связан роман «Темный лес»; в нем я пытаюсь исследовать мораль и духовные ценности человечества, столкнувшегося с угрозой полного уничтожения; кроме того, я описываю Вселенную, межзвездные цивилизации которой совершенно лишены морали. В «Темном лесе» я преуменьшил значение физических свойств Вселенной и подчеркнул ее социальный аспект. Разные цивилизации появились в ней, словно бесконечно далекие точки, и каждая сформировала один узел вымышленного фантастического сообщества. В романе я прекратил описывать отношения человека и природы и начал изображать социальные отношения в космосе; сделав так, я отказался от своих ранних литературных идеалов.

Конечно, позднее выяснилось, что все не так, как мне казалось. Космическое сообщество, которое я изобразил в романе «Темный лес», его аморальная структура и природа были предопределены естественными свойствами Вселенной и, в частности, ее огромными размерами. Так что в каком-то смысле природа в романе по-прежнему играла невероятно важную роль. Но сейчас, оглядываясь назад, я все равно думаю, что тогда я сбился с пути.

Как я уже упоминал в начале эссе, развитие научной фантастики зависит от познавательных и сюжетных ресурсов, которые дает наука; это уникальное преимущество, которым обладает НФ, но не другие жанры литературы. Вселенная – или мир природы, – которую описывает фантастика, всегда будет раем. Люди оказываются в окружении природы против своей воли и постоянно находятся в состоянии непонимания, страха, любопытства и благоговения. Как только эти естественные свойства Вселенной забываются, тогда научная фантастика теряет свою душу, свой смысл существования и превращается просто в еще один жанр литературы.

В «Вечной жизни Смерти», последней части трилогии «Воспоминания о прошлом Земли», я пытался вернуться к прежнему ощущению величия природы, установить контакт между ней и персонажами. Начало книги по-прежнему повествует о придуманном мной межзвездном сообществе, но роман двигает мои гипотезы к их естественному завершению. Книга на момент написания статьи еще не вышла, поэтому я пока не уверен, добился ли успеха.

За десять лет работы над научно-фантастическими произведениями я также по-новому посмотрел на другие аспекты жанра. Это новое знание вдребезги разбило розовые мечты, которые когда-то были у меня, читателя фантастики. Я примирился с этим, хотя процесс был долгим и болезненным.

Я должен признать, что научная фантастика – по крайней мере, та, которую пишу я, – единственный жанр литературы, у которого есть встроенный срок годности.

Чтобы доказать это, нам нужно понять следующее: фантастика должна играть роль современной мифологии. Древние мифы – в то время, когда их придумали, – были произведениями не в жанре «фэнтези», а в жанре реализма, ведь для тех, кто жил в ту далекую эпоху, истории, заключенные в мифах, были правдивыми и отражали реальность. В этом фундаментальное отличие между древними мифами и современным фэнтези. Как только мы это осознаем, станет ясно, что в наше время мифология исчезла, но один жанр – научная фантастика – в какой-то степени облачился в ее мантию. В эпоху науки и разума привлекательность фантастики во многом зависит от того, насколько «реальной» она кажется читателям. Это ощущение «реальности» создают научные факты. С течением времени открытия, о которых возвестила наука, сталкиваются с одним из двух возможных результатов: либо они осуществятся, тем самым подтвердив предыдущие гипотезы, либо будет доказано, что они не соответствуют действительности. В любом случае связанная с этой темой фантастика потеряет значительную часть своей привлекательности. В первом варианте фантастическое произведение покажется читателю заурядным и пресным, а во втором – созданный в нем мир потеряет ощущение реальности. Вот почему фантастика не может создать настоящую, истинную «классику» – произведения, которые пройдут испытание временем.