Наконец все разбрелись по комнатам, и даже Эрдэнэ хватило такта уйти, позволив нам с Тиром поговорить с глазу на глаз. Едва за ним закрылась дверь, я рухнула в кресло и прикрыла глаза. Рядом с Тиром стало спокойней. Он – друг. Он поможет.

Воевода взял из шкафчика со стеклянными дверцами бутылку вина, два бокала и мягко произнес:

– Позволишь пригласить тебя к себе в покои? Не подумай ничего дурного, мы просто поговорим. Так у нашего разговора не будет невольных свидетелей, – он замолчал на пару мгновений и расплылся в соблазнительной улыбке: – Впрочем, если не хочешь разговаривать, в своих покоях я могу исполнить любое твое желание.

– Одного не пойму: неужели ваши девицы настолько глупы? Такие непристойности не возбуждают. Они смешат, – буркнула я.

Тир хохотнул и добавил:

– Рассмешить женщину значит преодолеть полпути до ее сердца. Будь осторожна, осталось совсем немного до того часа, когда ты безнадежно влюбишься в меня. Ради этого я готов смешить тебя дни и ночи напролет.

– Я была бы польщена, если бы действительно верила, что такие слова вы говорите лишь мне одной.

Тир загадочно пожал плечами и спорить не стал. Вместо этого он толкнул дверь и услужливо уступил мне дорогу. Я поплелась к его покоям, ощущая себя невероятно уставшей. Тир прозорлив: мне хотелось выпить вина и немного ослабить хватку на собственной шее. Если же в нем до сих пор теплилось желание соблазнить меня, то это просто смешно. Такой мужчина, как Тир, не должен хотеть такую, как я. Исхудавшую, общипанную, словно курица, нервную, озлобившуюся, бесконечно уставшую. Не может же он быть настолько неразборчив! Я уж точно никогда не могла бы стать мечтой искушенного мужчины.

Спальня Тира, далеко не такая помпезная, как в Адраме, встретила нас мягким светом камина и мускусным запахом сандала. Я изумленно подняла брови и взглянула на воеводу. Тот лишь пожал плечами:

– Я собирался породниться с Нарамом, а потому должен был приобщиться к традициям. Эфирные масла оказались мне по душе больше, чем ваш ужасный горький кофе. Сандал пахнет весьма неплохо.

– Я вас расстрою, Тир, но масла – это не традиция. Когда в тринадцать лет я сожгла человека, его обгоревшее тело преследовало меня во снах. Тогда и появились в моей жизни эфирные масла. Они успокаивали и не позволяли кошмарам вернуться. К тому же сандаловое масло в Нараме чаще используют для кожи.

Тир потупил взгляд, замешкавшись и смутившись.

– Прости, я потушу.

Не обращая внимания на мой протест, Тир затушил огонек под блюдцем с маслом и даже приоткрыл окно, впустив немного морозного воздуха. Пока он возился с защелкой оконной рамы, я уселась на диван и совершенно нагло стащила сапоги, поджав ноги под себя. Заметив мою съежившуюся позу, Тир достал из большого комода пуховое одеяло и заботливо подал мне. Благодарно кивнув, я завернулась в мягкий кокон и выжидающе взглянула на бокал.

– Расскажешь подробней, что произошло за этот месяц? Как я погляжу, змея исчезла с твоей руки, – наливая вино, спросил Тир.

И я рассказала. Тир оказался благодарным слушателем. Он заинтересованно молчал, изредка прихлебывая из бокала. Лишь услышав о превращении Ювхи в Аждарху, издал изумленный возглас.

– Завтра вечером дракон прилетит в Белояров и обратится в Ювху. Она нечеловечески соблазнительна. Думаю, ее красота поможет нам подобраться к Гориславу, – закончила я и осушила бокал.

– Ты хочешь подложить в постель к цесаревичу змею в прямом смысле этого слова? – ошалело выдохнул Тир, на что я коротко кивнула. – Это… так просто, что даже смешно. Но действенно.

– Дело за малым: каким-то образом подослать Ювху к цесаревичу.

– Через два дня похороны императора. Что, если она сумеет столкнуться с ним там? Правда, к тому времени мы еще не успеем поговорить со Златояром.

– Плевать мне на то, одобрит это Златояр или нет. Он может или поддержать меня, или остаться в стороне. Цесаревич умрет, потому что представляет опасность для меня и моих близких, а не для своих младших братьев, – отрезала я. – Кстати, о младших братьях. Вы уже не день и не два существуете с Иссуром под одной крышей, но оба еще живы. К чему бы это?

– Он все так же невыносим, как и раньше, – признался Тир и сделал очередной большой глоток вина. – Но тюрьма и близость каторги что-то в нем изменили. Иссур показывает зубы, но не кусает по-настоящему. В основном, пропадает в одиночестве и пьет. Пожалуй, Дан был прав: на месте революционера остался сломленный мальчишка. Но от этого братец не стал менее опасен, просто ему это сейчас… неинтересно.

– Честно говоря, я рассчитывала, что Дан заберет своего дружка, поможет нам встретиться со Златояром, и они оба исчезнут из нашей жизни навсегда, – призналась я. Мысли об Иссуре все еще заставляли зубы скрипеть от злости.

– Иссур не сказал Дану и пары слов, хотя тот ждал его после заседания суда. Он прошел мимо, будто и не заметил.

«Не веришь единственному человеку, который готов умереть за тебя». Похоже, в душе Иссура бурлили черные топи, но Дана они не принимали.

– Они друг друга стоят, – хмыкнула я и сделала очередной глоток.

Терпкость вина на языке разливалась теплом в груди, Тир тоже потихоньку пьянел. На его щеках заиграл румянец, а улыбка расползлась шире. Тир развалился в кресле и с интересом поглядывал на меня из-под завесы густых ресниц.

– Ты не задумывалась, что было бы, реши мы пожениться, не уходя со своих постов? – вдруг спросил он.

– Вы имеете в виду объединение провинций?

– Именно. Что за глупое правило? Своим союзом мы могли бы положить начало общему роду. Кровь Миреи и Нарама в жилах одного ребенка. Разве не прекрасно?

– Боюсь, Мирея и Нарам не смогут мирно существовать в одном человеке, – хмыкнула я, лукаво взглянув на разомлевшего Тира.

– Не попробуешь – не узнаешь.

– Тир, вы же знаете о моих чувствах. Зачем травите мне душу? – прошептала я и сжала бокал так сильно, что нежный хрусталь едва не треснул. Образ Амира, истекавшего кровью во мраке темницы, вновь возник в памяти, будто я видела его всего пару часов назад.

– Я все еще надеюсь, что Амир одумается и попросит прощения у Лиры, – признался Тир. – Моя сестра слишком сильно страдает по нему. Сначала она похоронила его и едва не зачахла от горя, а теперь неистово надеется однажды увидеть его. У меня нет сил смотреть