— Габриэл, сын Бриэлона! В шестой день одиннадцатого месяца Года Созвездия Серны ты признаешься виновным в сговоре с Белым Лебедем и убийстве короля Теобальда! Ты и твои сообщники признаются виновными в заговоре против короны и попытке переворота! Ты и твои сообщники приговариваются к смертной казни!

Толпа ошарашенно выдохнула. Одни закричали «да», другие «нет», третьи еще что-то. Скучавший на помосте орк-палач вскочил, схватил топор и нижайше склонился, дернув кончиком маски-капюшона. Селена разрыдалась. Вигго, сын Иарта оперся на плечи соратников и побелел. Лира заливисто рассмеялась. Плененные эбертрейльцы поникли головами: другого приговора они и не ждали. Гелеган торжествующе кивнул. И только Габриэл не шевелился и молчал, точно все происходящее его не касалось. В равнодушных стеклянных глазах сверкали резкие отсветы огней, но молодое снежное лицо не выказывало ни страха, ни горести, ни отчаяния.

— Конвой! Взять их! Доставить к месту казни! — Скомандовал Гелеган. — Исполнить приговор немедля!

Конвой сделал два шага, вычеканив из пола колючий звон, и окружил осужденных остриями копий.

— Встать!

Солнечные эльфы обреченно поднялись с колен. В красивых голубых и серых глазах оживала тоска, но не по утраченному будущему, а по яркому теплому солнцу и по холодным прекрасным звездам, которых, сотканным из света созданиям, уж более не суждено было узреть в Мире под луной. Левеандил и Рамендил горестно вздохнули, но повиновались. В двадцати шагах их ждала плаха и топор палача. Эллиона подхватили под локти — после жестокого удара в голову идти самостоятельно он не мог.

Габриэла обступили последним.

— Развернись! Пошел!

Равнодушное хладнокровие в черных глазах охладило пыл тех, кто задумал напоследок унизить бывшего главнокомандующего. Задумка подталкивать Габриэла к помосту копьями пресеклась на корню.

— Но! — Брегон поднялся с трона, щурясь от света фонарей.

Орк-палач чуть не выронил топор, двое охранников споткнулись, среди толпы кто-то громко взвизгнул.

— Утром я объявил траур сроком Сто Закатов. Как всем нам известно, Луноликая не приветствует войн и казней во время Горькой Декады. Мы и так поступились древним обычаем. На юго-западных границах наши храбрые войска ведут войну с желтыми великанами Шар-Рахри. А потому нарушить обет Луноликой еще и пролитой в столице кровью, стало бы полным кощунством!

— Ваше Величество, — начал Гелеган, но король оборвал его жестом.

— Эти преступники заслуживают смертной казни, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе! Смертная казнь будет заменена изгнанием!

— Ваше Величество, так нельзя! — Гелегана затрясло от злости. Королевское решение стало для герцога из рода Черных Соколов полной неожиданностью и страшно уязвило самолюбие.

— Габриэл, сын Бриэлона, ты и твои сообщники с этого часа изгоняетесь из Подземного королевства Эр-Морвэна! Срок изгнания — вечность!

Толпа взорвалась криками.

Раздосадованный палач сорвал с головы маску и наотмашь бросил под ноги. Лира зашипела от злости. На губах Гвендолин расцвела улыбка победы. А почерневшее сердце Селены пропустило удар. Она пошатнулась, коснулась руки Гвен и лишилась чувств. Что происходило на площади потом, она узнала на следующий день из уст черноокой сестры Сирилла.

Девушка рассказала, король скомандовал «увести» и конвоиры подчинились, обступили Габриэла и других пленников и увели обратно в сторону подземных тюрем. Больше их в городе не видели. Сирилл узнал — сегодня в полночь изгнанников тайно выведут в непроходимые дебри Мертвого леса Стих Оргул; оставят ли им жизни или убьют там без лишних свидетелей — измученная горем Гвендолин могла только догадываться.

* * *

Одноглазый ворон копошился на переломленной ветке старого кипариса, вычищая из смоляных перьев болотную тину. Птица блеснула загнутым клювом, мигнула глазом и громко каркнула.

— аар… аар… ар… — отозвалось ночное эхо мертвого мира.

Встряхнувшись и нахохлившись, ворон перепрыгнул на соседнюю ветку и снова уткнулся в липкие перья. Опасности он не чуял, а следовало бы. Из-за темного ствола, печально клонившего изломанные ветви в колючую, словно сосновая хвоя траву, мигнули два безжалостных глаза. Прыжок всколыхнул куст шиповника в бардовых бусинах. Птичье горло стиснули стальные зубы химеры. В неровном свете тонкого месяца ворон дернулся и обмяк в пасти чудовища.

Химера довольно заурчала и, бросив тушку, приготовилась отведать свежатины. Шорох заставил ее настороженно вскинуть морду, измазанную темной кровью. Развернув массивную чешуйчатую голову, чудище выбросило багровый раздвоенный язык и зашипело. Со стороны прогалины шли темные эльфы и… их солнечные сородичи. Химера злобно заворчала — опять одни будут убивать других, что ж, хорошо; ей больше мяса, и меньше охоты. Подхватив изорванное тельце, тварь блеснула пламенем синеватых чешуек и скрылась за низким каменистым бугром, оплетенным стеблями ковыля.

— Конвой, стоять! — Ведущий страж остановился и крутанулся на каблуках.

Шеренгу пленных вывели на круглую, пугающую поляну: сухая, режущая до крови, трава жалобно хрустнула под сапогами, из узких ямок вырвались серебристые облачка жужжащих мошек.

— Ты, вперед, — конвоир в парадном доспехе потянул Габриэла за веревку, выталкивая к пруду с затхлой, темной водой.

Размахнувшись, он ударил его в живот. Парень упал на колени, закашлялся. Конвоир снова размахнулся, но окрик короля, остудил его пыл.

— Рано!

Тот пристыженно отступил, припал на колени, склоняя голову:

— Простите, Ваше Величество, погорячился.

Габриэл сплюнул, отер рот рукавом, заглянул в мутную маслянистую жижу, засыпанную желтыми листьями бузины, и язвительно поинтересовался:

— Решил меня утопить?

Изо рта эльфа вырвалось кружево блестящего пара — жестокое дыхание зимы, летевшие с алмазных пиков Драконовых гор, ощутимо пробирало до костей. Особенно пленных — в рваных полукафтаньях, потрепанных рубахах, дырявых сапогах и со связанными руками не особо-то и погреешься.

— Легкой смерти не жди, — пригрозил король, позвякивая налокотниками и наколенниками в золотистых узорах.

Эллион, братья Левеандил и Рамендил, Эстрадир и менестрель Андреа, книгочей Лоррано, сбившись в кучу у края поляны, наблюдали за необъяснимым и странным, с их точки зрения, поведением темных эльфов. В смирении ожидая своей участи, они все еще надеялись, что король сдержит слово и «вечное изгнание» чудесным образом обратится для них в «вечную свободу».

Косо поглядывая на Габриэла и темноэльфийского короля, Левеандил Око Бури покачал головой. Все же солнечному эльфу было не понять, за что Его Величество так возненавидел молодого воина. Вон он, кстати, король — застыл, как статуя из сверкающего металла. Задумался, что ли, — мальчишка потер нос о плечо и прислушался. Мрачное, бесконечно притягательное величие леса, кажется, правда заворожило владыку, и он совсем забыл про пленных.