Левеандил осмотрелся: гудящая, чужеродная, голодная темень отторгала ненасытной жаждой вывернуть наизнанку любую жизнь, но именно эта извращенная красота и привлекла сына Теобальда. Его душа давно истлела — стала чернее самой глубокой морской расселины, куда не проникали даже слабые отблески зари, и холоднее самой высокой вершины Аред Вендела, где невыносимые стужа и мороз губили все живое в первые пять секунд.

— Стих Оргул. Мертвый лес, — в восхищении выдохнул Брегон белым кружевом. — Темный и безмолвный. Сколько опасности под покровами синих теней, сколько ужаса за кулисами густых туманов. Безоружный здесь обречен.

Он развернулся к конвоирам. Звякнув железом и полыхнув нагрудником, он кивнул в сторону солнечных эльфов:

— Отпустить их.

Конвоиры растерялись. Они ожидали другого приказа.

— Оглохли! — Взорвался король. — Я сказал, они свободны!

Двое темных эльфов выхватили кинжалы и разрезали путы на руках озадаченных эбертрейльцев, не знавших — радоваться или горевать над последними часами светлой юности. Ибо король не солгал — выйти отсюда живым невозможно; под каждым кустом здесь таились кровожадные химеры, на каждом дереве гнездились зубастые василиски, поросшую острыми травами землю бороздили ламии, затянутые тиной и камышом пруды и озера населяли левиафаны.

— Пошли прочь! — Зарычал Брегон.

Пленники попятились к деревьям, росшим вокруг поляны правильным кругом, будто кто-то неведомый насадил их забавы ради. Левеандил бросил напоследок короткий взгляд на Габриэла. Темный эльф застыл у пруда в бесстрастном молчании с опущенной головой и связанными в запястьях руками. Лицо его скрывали прямые блестящие пряди, и мальчишка так и не узнал, о чем думал в последний момент, тот, кому, как ни странно, они были обязаны жизнями и свободой.

— Сюда! — Позвал Эллион и нырнул в темноту мертвого леса.

Конвоиры отвлеклись всего на секунду — посмотреть, как сверкают пятки вольноотпущенников меж высоких серо-коричневых стволов с высохшей и облупившейся корой. Взвыл леденящий ветер и обглоданные, как белые кости ветви закачались, а огни факелов, затрещали и полегли, осыпав королевскую стражу каплями жидкого пламени. Все случилось так быстро — они даже не успели отреагировать. Вроде Габриэл стоял на коленях, Брегон кричал о величии и непобедимости, они наблюдали за убегавшими под своды мрачного, как заброшенное кладбище леса, как вдруг…

Габриэл взлетел с колен, молниеносно бросился вперед. Брегон взвыл, отшатнулся, его рука потянулась к клинку, не успела — раздался хруст ломающейся кости, и вот король уже лежит на земле со сломанным носом, воет и бьет ногами о траву, кровь плещет черным фонтаном, а заключенный возвышается над ним победителем с самодовольной ухмылкой и ядом в черных глазах.

Выпорхнувшие из ножен клинки, полетели в Габриэла, но Брегон выбросил руку:

— Мечи в ножны! Мечи в ножны! — Булькающе проорал он.

Габриэл ударил в переносицу — из носа хлестала бордовая кровь, отсверкивая раскаленной сталью. Распластавшийся правитель, зажимал искалеченное лицо и ревел от гнева, кляня бывшего друга.

— Мечи в ножны!

Злобно шипя, конвоиры спрятали клинки и, лязгнув, отступили.

— Ваше Величество. — Страж протянул Брегону платок.

Король заткнул окровавленный нос и гнусаво выдавил:

— Когда я закончу, ты сам будешь молить меня о смерти. Стража!

Брегона подняли и оттащили к обломку корявого пня с двумя изогнутыми голыми ветками, облепленными нитями паутины в капельках холодной росы. Он замахал руками, прогоняя помощников.

Золотистый свет месяца лился на поляну, отражался от глянца зловещей озерной глади, отсвечивал от доспехов и копий эльфийских конвоиров, поблескивал в растрепанных волосах Габриэла. Парень ждал ответных действий с ядовитой ухмылкой на красивом утонченном лице.

Брегон встал и прислушался. В кромешной тишине дурного леса растворялся шелест шагов отпущенных на свободу пленников. Где-то неподалеку злобно ворчали и клацали стальные клыки чудищ. Мутное озеро булькнуло, запузырилось — кожистый плавник проскользил над поверхностью, резанув гладь. Что-то легкое, длинное, с шипящим хрипом прошуршало по траве около невысокого, заросшего жесткой омелой бугра, походившего на могилу павшего храбреца. Твари учуяли сладкий запах эльфов и потекли к поляне в ожидании пролитой эльфийской крови.

Скоро, скоро, усмехнулся король и бросил ненавидящий взор на гордо расправившего плечи изгнанника. Молодой наглец не собирался подчиняться его королевской власти — глядел дерзко и высокомерно.

— Сейчас узнаем, такой ли ты стойкий, каким всегда пытался казаться, — сипло — в нос, булькнул Брегон. — Ты в меньшинстве, друг мой. Сколько еще надеешься продержаться?

— А ты? — Огромные черные глаза Габриэла залились сверкающим серебром.

Брегон сморщился, но под платком этого не заметили.

— Конвой!

Грянуло железо, и королевский отряд сомкнулся вокруг шерла черно-серебристой стеной.

— Вы, — обратился король в сторону, — научите его покорности.

Огромные лапищи в тяжелых, облицованных сталью перчатках легли на плечи конвоиров и растолкали, как кукол. В широкий круг вошли три громадных орка в грузных доспехах и рогатых шлемах. Фаруханцы. Первый сжимал тяжеленую кистень, второй — шипастую палицу, а третий — громадную облицованную сталью дубину.

Габриэл наклонил голову набок, глухо выдохнул и оценил богатое разнообразие холодного оружия, так милостиво припасенного для него одного. С приходом Брегона к власти от элитной высокоорганизованной темноэльфийской армии не осталась и следа. Ряды солдат и гвардейцев пополнили тысячи голубокожих орков-наемников из Фаруха, степняки из Ажинабада и Диких Степей, немерцы, отряды черных гоблинов, гермероссцы и прочие мерзавцы и подонки, готовые резать и жечь за жалованье в десять золотых и стакан кислого вина. Не зря по Мерэмедэлю шептались — это закат Подземного королевства, закат величия темных эльфов…

Орк с кистеней вышел вперед. Поражающие жестокостью глазища блеснули в щели забрала. С хриплым смешком орк гаркнул что-то на родном аноттэ.

— Посмотрим, — прошипел Габриэл.

Зазвенела выброшенная вперед цепь и в угольных глазах эльфа отразилась стремительно приближающаяся гиря. Груз просвистел возле уха, не задев легкого воина, ускользнувшего в противоположную сторону в последнюю секунду. Фаруханец зарычал, получив отдачу кистени, но устоял и атаковал повторно. С грацией дикого хищника Габриэл снова подался вбок и изящным отскоком ушел от летящего в голову металла. Кистеньщику повезло меньше — на этот раз отдача опрокинула его — он перекувыркнулся через голову, потерял шлем и с жутким лязгом рухнул мордой в твердь, взвыв от невыносимой боли.

Два других орка пошли в наступление одновременно. В мертвенной тишине поляны зажужжало, засвистело и загремело, точно на поле кровавой сечи, где одичавшие от злобы армии, сшиблись в решающей схватке. Габриэл маневрировал облаком неуловимого вихря. Палица и дубина свистели роем обезумевших ос — в безоружного, связанного парня один за другим сыпались сокрушительные удары. Его дыхание становилось тяжелее. Немевшие мускулы звенели, точно натянутые до предела струны. Глубокие кровоточащие раны крали такие необходимые для победы скорость и внимательность. Воин еще не оправился от побоища в подвале заброшенной пекарни, а над ним распростерлась новая немилосердная чреда жестокости и боли. Но биться свободным и с клинком в руках и биться безоружным со связанными руками — далеко не одно и то же.