Абдул-Ахад не преминул воспользоваться озабоченностью русских по поводу сохранения его власти. Когда в 1891 году политический агент переехал в Новую Бухару, Россия попыталась уговорить эмира перебраться из его старого дворца в цитадели в новый, построенный по европейскому образцу, который намеревались построить в русском поселении рядом с политическим агентством, чтобы облегчить и сблизить их отношения. Дворец был построен и обошелся в 200 000 рублей, но эмир не спешил переезжать, а Россия не настаивала, так что дворец оставался пустым, и его постепенное разрушение стало свидетельством независимости Абдул-Ахада. Более существенным стал отъезд эмира из столицы в Кермине, где он провел весь 1897 год. Там эмира от ближайших русских отделяли многие мили, и политический агент был вынужден вести дела с кушбеги, который оставался в цитадели Бухары. Впоследствии Абдул-Ахад принимал политического агента, только когда хотел, обычно всего несколько раз в год в Кермине по официальным поводам.

В более мелких делах эмир также очень ревностно относился к своей показной независимости. В начале своего царствования, когда его посещал генерал-губернатор, он демонстрировал свое уважение к представителю императора, встречая его на некотором расстоянии от своего дворца. Однако в последние годы взял привычку ждать приезда генерал-губернатора у себя во дворце, тем самым подчеркивая собственную значимость. С помощью России Абдул-Ахад так преуспел в создании иллюзии бухарской независимости, что в 1907 году авторитетный французский журнал Revue du Monde Musulman в качестве одного из наиболее примечательных фактов в недавней истории Азии приводил возрождение Бухары как «успешного княжества» – пример триумфа мусульманского пробуждения над русским империализмом.

Правление эмира и необходимость реформ

Сохраняя почти неограниченную свободу действий во внутренних делах, пользуясь полной поддержкой Петербурга, живя в мире России XIX века и одновременно в средневековой Бухаре, Абдул-Ахад находился в прекрасном положении, чтобы помочь своим подданным воспользоваться лучшим, что могла предложить Россия в сфере технологии и культуры, чтобы поднять их благосостояние. Однако он по-прежнему неоднозначно относился к миру своих политических хозяев и проявлял больше интереса к своему собственному обогащению, чем к благосостоянию своего народа.

Основную часть дохода Абдул-Ахад получал за счет государственных налогов, размер которых варьировался от 7 000 000 до 11 000 000 рублей в год. Из них от 60 до 80 % переходило в руки эмира после того, как амлакдары, беки и закятчи забирали себе ту долю, которую считали справедливой. Государственные расходы были минимальны и, вероятно, составляли 1 000 000 рублей в год на нужды армии и еще 1 000 000 рублей на содержание двора и другие цели. В результате оставалась чистая прибыль, которую эмир тратил, как считал нужным, поскольку не существовало никакого разделения между государственной казной и его личным состоянием. На момент смерти Абдул-Ахада это состояние, вероятно, превышало 50 000 000 рублей. Помимо дохода от налогов эмир имел большой доход от коммерческой деятельности. Он стал третьим в мире по объему продаж продавцом каракуля и владел тремя хлопкоочистительными фабриками. Производители каракуля и хлопка часто были вынуждены продавать свой товар агентам эмира ниже рыночной стоимости.

На такие общественные работы, как дороги, мосты и орошение, Абдул-Ахад тратил только самый необходимый минимум. Он отказался дать 7 000 000 рублей, которые требовались для выполнения плана Лессара по орошению большой части Каршинской степи путем строительства канала от Амударьи. Еще одной сферой, которую эмир отказывался поддерживать, было общественное здоровье. В начале 1890-х годов он нанял в качестве своего дворцового лекаря бывшего армейского врача, доктора Писаренко, но не проявил аналогичного беспокойства по поводу здоровья своих подданных. Малярия, холера, тиф и другие болезни, вызванные застойной водой в оросительных каналах и других источниках воды, были в Бухаре частыми гостями, а столица «прославилась» как место обитания ришты – гельминтов, попадавших в организм с загрязненной водой из водоемов, служивших как для питья, так и для мытья и стирки. Говорили, от ришты страдал даже сам Абдул-Ахад. Изучение ситуации в Бухаре русскими специалистами привело в 1895 году к созданию плана гражданского инженера Х.В. Гельмана по осушению болот и прудов, в которые впадали ирригационные каналы, окружавшие столицу, но эмир отказался дать 120 000 рублей, необходимых для реализации этого плана. Немногочисленные русские доктора, практиковавшие в столице и в больницах русских поселений, где были построены амбулатории, были с радостью встречены местными жителями, но получили от эмира слишком мало поддержки, а то и совсем никакой.

В начале своего царствования Абдул-Ахад приобрел репутацию реформатора. Склоняясь перед пожеланиями России, он, вступая на престол, официально запретил рабство и, таким образом, с запозданием выполнил обещание отца покончить с рабством, которое тот дал России за двенадцать лет до этого. Он закрыл печально знаменитую подземную тюрьму в цитадели Бухары, прекратил казни путем сбрасывания жертвы с вершины 200-футового Большого минарета и запретил публичную демонстрацию бачей. Однако эффект от этих реформ был незначительным. Рабство продолжало существовать в форме долговой кабалы, работы по дому и службы в гареме эмира, а негуманные условия содержания в тюрьмах, особенно в провинции, продолжали ужасать русских и европейских визитеров.

Основной проблемой Бухары, находившейся под протекторатом России, была необходимость серьезных политических реформ. Система управления, которая игнорировала потребности страны ради того, чтобы обеспечивать обогащение эмира и 50 000 членов бухарской бюрократической машины, служила достаточно хорошо, пока Бухара пребывала в изоляции от современного мира, но, когда изоляция была прорвана, эта система стала источником проблем. Ее злоупотребления служили мощнейшим аргументом для русских сторонников аннексии и даже начали вызывать недовольство среди некоторых бухарцев, которые теперь видели, как их система контрастирует с русской, по сравнению с ней казавшейся образцом правильного управления. Бухарское правительство не только предоставляло мало услуг, помимо минимального поддержания законности и порядка и строгого соблюдения религиозных правил, но и высасывало все богатства страны из тех, кто их создавал. Бухарские крестьяне облагались в восемь раз более высокими налогами, чем их сородичи в русском Туркестане. Налоги были не только более высокими, но сам метод их сбора был абсолютно произвольным, и сборщики завышали стоимость их урожая и личной собственности. Помимо обычных налогов и тех, которые были предписаны шариатом, эмир и беки часто вводили специальные налоги. Так, беки часто прибегали к практике взимания специальных налогов для покрытия расходов на развлечения посещавших их русских чиновников или самого эмира, причем размер этих налогов с лихвой покрывал затраты. Взяточничество, продажа помилований и плата за дополнительные услуги правоведов были еще одним способом, которым бухарские чиновники притесняли своих подопечных. В целом, пока эмир получал свою долю и люди не доходили